Республиканцы разлетелись из Столицы, как стая галок, – неизвестно куда.
Войска под командованием принца Ша и поспешившие из Столицы домой северные владетели навели порядок в разоренной провинции и обратились к границам савр-Шаддата. За Ияшем по-прежнему полыхал бунт, и ничего об истинном положении внутри провинции было неизвестно. На агиллейском берегу Ияша ожидали арданских кораблей, чтобы пополнить войско и всеми силами начать наступление на савр-Шаддат.
Дин остался в Столице. В придачу к той говорящей коробке, которая у него имелась, Фай подарил еще одну – с ее помощью можно было разговаривать с таю. Господин посол перестал докучать Дину пространными повествованиями о коварстве неведомых врагов с той стороны Неба, а кир Хагиннор не спрашивал больше про государя. Узнав, что Столице опасность не грозит и война переместилась к северным границам, арданский флот не стал задерживаться и сразу направился в Агиллею, а кир Хагиннор отбыл на Ходжер, где его уже лет пять ждали в гости.
Дело с государственным переворотом потихоньку замялось. Почти никто не вспоминал ни пропавшую государыню, ни повод, по которому государь покинул Царский Город.
Но Дину-то было известно: государь не забудет, что его хотели убить. А за такие посягательства по таргскому законодательству казнят публично. Отрубают руки, ноги и выматывают кишки.
Дин состоял в деловой переписке с киром Аксагором, и они обменивались любезностями:
«Вы слышали, господин министр, что клеветники на том свете раскаленные сковороды лижут?» – приписывал внизу письма кир Аксагор.
«А вы слышали, господин наместник, что ябедников на том свете вешают за язык?» – замечал в ответ господин Дин.
Однако спокойствия в жизни Дина от всего этого не прибавлялось.
Первые дни он совсем не боялся того, что сделал. Он был уверен, что вывернется, повесит все беды на других и сумеет выгородить себя. Он был предусмотрительнее вороны, и все в своей жизни рассчитывал. Но когда расчеты сорвались все и сразу, Дин начал жить одним днем и забивать этот день делами так, чтоб к ночи ни о чем не думать, чтоб строить новые планы не хватало сил. Да и планировать больше не имело смысла. Он забросил «Королевское войско». Какие там арданские бани, какой ресторан «Пять павильонов». Кусок пирога на обед, чашка чаю, и на десерт – выволочка секретарю, который тоже проголодался и, вместо того чтоб дописывать бумагу, смотрит Дину в рот и считает упавшие крошки. А на официальных приемах два кусочка между разговором о делах и глоток вина – ведь не будешь вести деловую или светскую беседу с набитым ртом. Издевался над собой Дин таким образом потому, что не хотел начинать бояться. Не хотел, а все равно начал.
Государь пообещал Фаю, что вернется, и дал Дину времени – полторы декады.
Государственные печати стали жечь Дину руки. Из всего, что он натворил, вышла одна гадость. Подсунул булавку Инаю – смерть. Придумал заговор – провал. Женил государя на таю – не на том. Влюбиться хотел – и то не получилось, выбрал неправильно. И вот он, солдатик «Королевского войска», несмотря на многочисленные свои ошибки, дошел-таки до другого края доски. И заглянул за край. Теперь по правилам игры ему следовало повернуться к краю спиной и вернуться на игровое поле всесильным полководцем. Но оказалось, что жизнь отличается от игры. В жизни край не существует. Зато есть порог, который Дин с разгону и по недомыслию перешагнул. И теперь не знает, что ему делать дальше.
Дину необходимо было поделиться с кем-нибудь. Чтобы человек оценил его положение со стороны. Но в окружении Дина подходящего человека не оказалось. Дин стал искать вдали от себя, и человек нашелся. Энленский первосвященник эргр Скиллар Скей сам вызвал Дина на разговор о совести. По Быстрому Свету исповедоваться было нельзя, потому что государь мог подслушать, но, мало-помалу, по слову в стражу, обиняками, двусмысленностями и намеками эргр Скей вытащил из Дина историю с заговором. Дин признался ему в том, в чем не признавался даже перед самим собой. Что он боится не государя и не заслуженного наказания. Что Дин боится сам себя.
Чего он добился, забравшись на самый верх? Власти? Денег? Всемогущества?.. Ни то, ни другое, ни третье его самолюбию почему-то не льстило. Он принимал решения, находил выходы из трудных положений, устраивал чьи-то судьбы и пристраивал капиталы. Ему кланялись во дворцах и на улицах. Его поминали по делу и не по делу. Одни его хвалили, другие ругали – но каждый знал его имя. Ему доверили государство, но что толку, если он сам свое право на власть подвергает сомнению?
Дин не страдал болезненной принципиальностью и не перечитывал каждый раз на ночь таргский кодекс «Иктадор» с моральными заповедями по десять штук на страницу. Слово «честь» для него соответствовало понятию «деловая репутация». Тем не менее он прекрасно понимал, что совершил предательство. Даже вдвое хуже – предательство ненужное. Украл власть, которая и без того предназначалась ему. Если на свете существуют оборотни, думалось Дину, то он как раз такой оборотень – мягкий снаружи и ядовитый внутри. Ходить в шкуре оборотня было тяжко. А сбросить ее – невозможно.
За порогом, который Дин перешагнул, менялся мир. Дин только одного не мог понять: в новом мире жизнь его начинается, или уже закончилась? У него не было друзей, и не осталось врагов. Единственный сын болен, жена состарилась. Какое-то место в душе, которое он надеялся заполнить, поменяв систему государственной иерархии и выдвинувшись в первые ряды, осталось пустым, и в месте этом проросла совесть. Дин повис между небом и землей, словно волшебное корыто.
Плохо было жить в том мире, где вдруг переворачиваются все представления о привычном. Где возможным становится разговор с человеком за полторы тысячи лиг от тебя. Где хочешь – стену каменную сожги или по небу летай, сколько тебе нравится. Жил бы себе Дин, как раньше, не знал бы ничего, не верил бы в сказки. Но нет. Мир изменился. А Дину хотелось назад, в прежние времена. Где всемогущее колдовство – сонный морок, а не действительность.
Дин спросил у эргра Скея: как же тот вещий сон, в котором государь вручал Дину награду? Энленский первосвященник объяснил: подлинно вещие сны снятся только святым людям. А сон грешника – обман и заблуждение чувств. Из одного греха сон бросает пошатнувшегося в нравственности человека в бездонную пучину прегрешений, и получается, что в жизни все происходит обратно сну.
Кто знает, не попадись на пути таргского Первого министра эргр Скиллар Скей, когда-то сам прошедший через похожие испытания, может, Дин пережил бы свои сомнения, забыл бы их и перестал задумываться. Все-таки время лечит. Но эргр Скей нажал на больное место и растравил пустячную царапину так, что Дин маялся теперь ею сутки напролет. Однажды ему приснилось решение всех его проблем, простое и ясное, и Дин подумал: да, так все и должно быть. Он поедет на Белый Север. Он станет монахом. И потихоньку начал готовиться сам и подготавливать окружающих. Чтобы люди не очень удивились принятому господином министром странному решению.
