Законы жанра - Сергей Сергеевич Мусаниф

Есть вещи, которые невозможно контролировать. Они просто происходят, вне зависимости от твоего желания. Они происходят, и происходят, и происходят, и тебе остается только примириться с ними, привыкнув к их порядку.

Ну, или не примириться, а просто привыкнуть.

Как бы это ни было тяжело.

А временами это бывает чертовски тяжело. Ну, ты знаешь…

Я посмотрела на часы, висевшие на стене палаты. Уловив это мое движение, магистр Серкебаев тоже посмотрел на часы, но на свои. Куда более точно ведущие отсчет.

— Уже скоро, — сказал он.

Убранство палаты было скромным, если не сказать, аскетичным. Кровать, два не слишком удобных кресла для посетителей, тумбочка, на которой стояла ваза с цветами. И все.

Никаких мудреных аппаратов жизнеобеспечения, искусственных легких, искусственного сердца, искусственных почек, искусственного что угодно еще. Впрочем, для пациентов, находящихся в таком состоянии, как этот, многого и не требуется.

Если, конечно, ты не хочешь их из этого состояния вывести. Мы хотели. И последние несколько месяцев пациент провел в боксе напротив, где присутствовало все мной вышеперечисленное и много чего еще.

Мы пытались.

И у нас ни черта не получилось. Ну, ты знаешь…

— Три, — сказал магистр Серкебаев, начиная обратный отсчет. — Два. Один. И вот оно…

Он указал пальцем на больного, и в тот же миг Кларк открыл глаза. Я встала и подошла ближе, чтобы он лучше меня видел. Времени у нас было совсем немного.

— Привет, Джон.

— Привет, Боб, — ухмыльнулся он. А потом некоторые подробности моего телосложения бросились ему в глаза. — Какой месяц?

— Сорок вторая неделя, — сказала я. Стоять прямо было тяжело, ноги распухли и отваливались, спина болела, как будто я отработала три смены грузчиком в порту, и все остальное тоже было не лучше. — У нас такие вещи считают по неделям.

Уже скоро.

С одной стороны, я испытывала облегчение от одной этой мысли. С другой же, она приводила меня в ужас. Я не умела быть матерью. Я не была готова быть матерью. Я сомневалась, что вообще смогу быть матерью, хоть какой-то, не говоря уже о том, чтобы быть хорошей. Ответственность за другое живое существо, целиком и полностью ложащаяся на мои плечи, внушала мне страх и трепет сама по себе.

Как, возможно, и большинству будущих матерей в этом мире. Но у их детей, по крайней мере, не было особенностей, которые могли возникнуть у моего чада. А там предполагался очень широкий спектр потенциальных проблем.

Ну, ты знаешь.

— Выходит, я пропустил несколько месяцев, — сказал Кларк. — Почему? Или это провалы в памяти, которые говорят о нарастающих проблемах?

— Проблемы не нарастают, — мрачно сказал магистр. — Все стабильно.

И это было хуже всего, потому что такую стабильность и врагу не пожелаешь. Или хотя бы не каждому врагу. Когда у тебя множество врагов, ты можешь позволить себе некоторую избирательность.

Ну, ты знаешь.

— Когда я очнулся и не увидел всех этих штуковин, на какой-то миг я даже поверил в мое чудесное спасение, — сказал Кларк. — Но теперь я понимаю, почему их нет.

— Прости, Джон, — сказала я.

Медикаментозными способами эта проблема не решается. Раньше мы об этом только догадывались, теперь же знаем наверняка.

— Ладно, не будем о грустном, — сказал Кларк и указал на мой живот. — И когда?

— В любой момент, — сказала я. — Собственно, я тут тоже пациент, только этажом ниже.

— Что ж, удачи, — сказал он. — Ты будешь прекрасной матерью…

— Ты так говоришь только потому, что так принято говорить женщинам в моем положении, — сказала я.

— В любом случае это будет новый для тебя опыт.

Я понимала, о чем он думал. В следующие несколько месяцев я буду очень занята, и мне точно будет не до поисков Черного Блокнота, а значит…

— Увидимся, — сказал Кларк и его голова упала обратно на подушку.

Он умер.

— По его жизненному циклу можно часы сверять, — пробормотал Серкебаев. — Простите, мисс Кэррингтон. Профессиональный цинизм.

— Понимаю, — сказала я.

Магистр экстремальной медицины по роду своей деятельности должен был насмотреться всякого. Собственно, как и я.

И еще неизвестно, кто видел больше разной фигни.

И это если говорить только о том, что видел. Я-то в разной фигне участвовала.

Зачастую в самой что ни на есть главной роли.

— Значит, вы умываете руки?

— К сожалению, я вынужден констатировать, что медицина, даже экстремальная, тут бессильна, — сказал он. — Мы перепробовали все, на что у нас хватило воображения. Искусственное сердце, искусственные легкие, диализ… Мы извлекали его мозг и помещали его в питательную среду…Мы практически вплотную подошли к клонированию. Несомненно, мы получили много разных и очень полезных данных, и с точки зрения науки мы весьма и весьма продвинулись в понимании некоторых процессов, но помочь мистеру Кларку мы не способны. Артефакт, о котором вы мне рассказали, слишком могуществен, слишком изворотлив, слишком… Что бы мы ни делали, он находит все новые и новые способы убить мистера Кларка. Это магия, мисс Кэррингтон. Нечто пока непознанное, действующее по абсолютно неизвестным нам принципам. Против магии такого порядка современная наука бессильна. Пока.

— Значит, вы уезжаете?

— Да, — сказал он. — Поеду туда, где хоть что-то смогу сделать. Но я не собираюсь бросать этот случай на самотек, мои люди будут поддерживать связь с клиникой, и если что-то принципиально изменится…

— Но вы не верите, что что-то может принципиально измениться?

Он пожал плечами.

— Я не знаю, как помочь мистеру Кларку, — сказал он. — Точнее, знаю, но к моей профессии этот способ никакого отношения не имеет. Он, скорее, по вашей части.

— Надо найти Блокнот, — согласилась я. — Агентство занимается этим несколько месяцев, и преуспели они не больше, чем вы.

— Мне жаль, мисс Кэррингтон, но на данной стадии я сделал все, что мог.

— И какой прогноз?

— Сложно сказать, — он задумчиво почесал подбородок. — Судя по отсутствию всякой динамики, в ближайшие годы вряд ли что-то изменится. Может быть, магия артефакта протухнет, может быть, механизм воскрешения мистера Кларка начнет давать сбои.

— И на что бы вы поставили?