между ними мелькали разноцветные шары светлые, темные, но все прозрачные и разных размеров. Затем шары стали менять форму, вытягиваясь, удлиняясь, и от них шло еле ощутимое тепло, Тим вдруг понял, они живые. И тут в голове у него как будто что — то взорвалось, и Тим ослеп. Такой боли ему еще не приходилось испытывать, он даже шевельнуться не мог, казалось небольшое движение и голова лопнет как гнилой арбуз. Тим мычал, язык во рту распух и стал огромным, и он просто повалился на спину на одеяло, ожидая, что когда, ни будь это закончиться, хоть как, даже если он сейчас умрет, это только принесет ему облегчение. Странные картинки мелькали перед его глазами, то он видел давно умершую мать, которая его маленького держала на руках и монотонно повторяла, Тим, Тим, Тимофей.
Затем он увидел бабушку, лежащую у себя дома на своей кровати, она задыхалась, болела и вдруг она, привстав на кровати, спросила слеповато глядя прямо на него, — Тим как ты здесь оказался?
И видение тут же пропало, а Тим очутился на краю разверстой могилы и смотрел вниз на истлевший гроб в глубине ямы.
Крышка домовины провалилась, и он увидел медленно поднимающегося в гробу отца, — Отпусти меня, — молил его полуистлевший труп, — возьми всю силу и дай мне покой, помоги мне, я устал и раскаялся, хочу только покоя.
На губах Тима выступила пена, и он стал задыхаться, он с трудом перевернулся на бок, он снова был весь мокрый и горел, но железные обручи в голове стали понемногу разжиматься и он снова впал в забытье. Тим очнулся и потряс головой как собака, в ушах звенело, перед глазами все плыло, его тошнило, но стало намного легче. Шары так и не исчезли, но они были уже не такими явными, смутными и Тим лениво толкнул один настырный шар от себя. К его удивлению шар послушно отлетел. Тимофей уже устал всему удивляться, столько нового на него свались за неполные двое суток. Он уже привычно скинул пропотевшую вонючую одежду и встал под душ, помылся сам и застирал свои шорты с майкой. Снова обвязался полотенцем и стал сворачивать одеяло, Иван Ваныч также незаметной тенью возник у него за спиной.
— Очнулся ты быстро, давай одеяло там, в лаборатории в стиральную машинку, оно еще пригодиться, бери свои постирушки, там развесишь и пошли наверх. — Теперь можешь спокойно поесть и отдохнуть. — С понедельника начнем проходить теорию, а сюда будем приезжать на выходные, на практику.
Тим так проголодался, что сделал все, что ему велели за минуту и с радостью рванул наверх, — к свободе и еде. В столовой уже был накрыт стол и Тим сразу же пошел к нему на запах еды.
Иван Ваныч засмеялся, — Торопыга, хоть оденься, я вот тебе тут подобрал еще шорты с футболкой.
Тим в секунду тут же натянул предложенную одежду, и стал торопливо, жадно есть, а наставник молча подставлял ему, то чашку ароматного бульона, то вареное мясо, пододвигал к нему готовые бутерброды и нарезку, тихо его осаживая.
— Не торопись, а то после голодовки сплохеть может, после трансформации голод лютый по себе знаю, столько раз проходил. — Сегодня только отлеживайся да ешь, тебе это необходимо.
Только Тим насытился, как стал буквально засыпать за столом, и молча повинуясь жесту наставника, пошел отсыпаться. И так весь день, то поесть, то спать, — даже ночью наведался к холодильнику и только к утру воскресенья голод отступил и Тим почувствовал себя абсолютно здоровым, свежим и необычайно легким.
Они с наставником стали собираться обратно в город, Тим еще раз оглядел себя в зеркало и запереживал, — Как же я в университет пойду, я ведь изменился и меня никто не узнает, да и глаза у меня, мне кажется или они светятся.
Наставник молча оглядел его и достал дорогие темные очки, — Надень, день другой после приема зелья так и будут светиться.
Тим снова оглядел себя и расстроился, дорогие очки только подчеркивали его заношенную дешевую одежду, но наставник как будто этого не замечал.
— Нашел проблему, новая внешность, — усмехнулся Иван Ваныч, — хорошо же, теперь те, кто на тебя зуб имел, тебя потеряют, а документы я тебе сделаю новые. — С университетом тоже решим, придешь на занятия уже под другой фамилией, а однокурсников твоих мы немного заморочим, и они будут уверенны, что ты с ними с первого дня учишься.
Тим ждал, что они поеду сразу же домой, но Иван Ваныч привез Тима сначала в центр, они быстро зашли в небольшой фотосалон, где Тима сфотографировали на паспорт. В салоне Тим переживал, что парень, который делал снимки, обратит внимание на его глаза, но казалось, тот ничего не замечает.
А наставник когда они вышли, сказал, — не переживай так, я ему глаза отвел, а на фото твои глаза будут обычными. — Привыкай, скоро и сам так будешь делать и не дергайся, веди себя естественно.
Затем Иван Ванович повел Тима в огромный дорогущий магазин готовой одежды, Тим снова заробел. Это был очень дорогой магазин, и бывать там ему не приходилось. Только слышал иногда хвастливые разговоры однокурсников о том, что там продается все самое, самое, дорогое и модное, и о том, что они там якобы покупают. Тим им особенно не верил, у них в группе и было то пару человек способных на такие покупки, но они и держались всегда особняком и перед остальными не хвастались. Напомню, это конец девяностых годов и еще общество не так расслоилось на группы по достатку и особо богатых студентов, тем более в их группе не было. Но Иван Ваныч тут чувствовал себя как рыба в воде и уверенно шел впереди, а Тиму приходилось, стыдливо тащиться за ним, робко оглядываясь на окружающее его великолепие. Наставник жестом подозвал молоденькую девушку продавца, которая увидев его, радостно заулыбалась как любимому дядюшке. Тим понял, что Иван Ваныч часто бывает здесь и поневоле покраснел за свой непрезентабельный вид.
— Наташенька, — ласково пропел Иван Ваныч девушке, — это мой племянник из глубинки, его нужно полностью одеть и обуть. — В моде он особенно не разбирается, да и парень он пока стеснительный, поэтому голубушка все на ваш вкус, сорочек пяток, неярких темных и пару черных, костюмов на все случаи парочку, ну и из молодежного что ни будь, джинсы тоже темные, не маркие пару тройку. Задумался еще на минуту, — что там еще надо то и у вас есть, — какие ни будь джемперы, толстовки,
