я к той же Марине схожу, у нее пару-тройку пакетиков позаимствую. Ничего плохого в том нет, не чужие вы с ней люди.
– Вавила, принимай гостинцы! – в кухню вошел Родька, наряженный как новогодняя елка и с цветастым полиэтиленовым пакетом в руках. Он и бейсболку оранжевую на себя напялил, ту, что мы ему в Осло купили, и темные зеркальные очки, которые спер в торговой галерее Палермо, за что был мной после крепко отруган, и закатанный в ламинат пропуск на Неделю высокой моды в Милане на грудь повесил. Мне его Жозефина добыла, с ее связями подобное несложно сделать. Ну а я его попросил, понятное дело, по просьбе Жанны. Она мне тогда так мозг выела с этой просьбой, что я ее чуть за Кромку не отправил, честное слово.
– Батюшки! – подъездный чуть с табурета не упал, глядя на это чудо в шерсти. – Ты что же так вырядился-то? Как есть басурман!
– Эх ты! – выпятил грудь вперед Родька. – Понимал бы чего! Сидите тут, за печкой, а мир он знаешь какой на самом деле? Он за твоим забором не кончается. Вот, к примеру, держи, это из городу Амстердаму магнит. Хошь – повесь на стену и любуйся! Вона какие мельницы нарисованы. Хошь – как открывалкой пользуйся. Удобно, разумно, красиво! Европа!
– А нам и тут хорошо, – взяв магнитик, ответил ему Вавила Силыч. – А диковины эти… За морем телушка полушка, да рупь перевоз. Вон Павлова со второго этажа в Туретчине шубу купила и пару дней по приезду всем хвасталась, что такой, мол, тут нет, а если и есть, то по цене о-го-го какой. А на третий аккурат такую же в магазине одежном, что у метро стоит, и увидела.
– Поди, вдвое дешевле? – хмыкнул я.
– И даже больше. Так что ты, Родион, их дела да товары хвали, особенно если есть за что, да только свое не хай. Негоже это. И сними ты эти очки, как филин лесной в них смотришься, честное слово. Или страхолюд из фильма, что мы недавно смотрели. Сильно хороший фильм, Александр! Там мужик из железа мальца шустрого спасает да мамку его, что на голову не сильно крепка. А вражина главный – он кисель, представляешь? Не ухватишь его! И вот такие же очки носит.
– Умеешь ты, Вавила, в каждый котелок плюнуть, – расстроился Родька. – Я ему вон мешок подарков привез, шоколад иностранный припер. Сам есть не стал, тебе отложил. А ты меня и обругал, и еще вон жидкостью какой-то поганой назвал!
Он сунул увесистый пакет подъездному в руки, бахнул очки о стол, да так, что те чуть не разбились, заложил лапы за спину и гордо-обиженно вышел из кухни.
– Нехорошо получилось, – расстроился Вавила Силыч. – Но так-то я прав? Верно же, Ляксандр?
– Прав, прав, – не удержался от улыбки я. – Да не бери в голову, он у меня отходчивый.
– Охти, добра сколько, – сунул нос в пакет подъездный. – На все обчество гостинцев привез! Фонарики вон, вещь в наших делах первейшая! Пойду мириться, однако. А то нехорошо получается.
– Да он сам прибежит через минуту, – заверил его я. – Захочет узнать, понравилось тебе содержимое пакета или нет.
Я, кстати, тоже обчеству кое-что прикупил, только мои подарки чуть позже прибудут, через пару дней, в компании с остальным нажитым имуществом.
– Нет, нет, не можно так, – засопел подъездный. – Пойду все же.
И он отправился в комнату, где Родька чем-то шуршал под своим креслом, а я достал сигареты и пошел на балкон. Курить я толком не курю, но иногда все же возникает желание употребить сигаретку. Жозефина, зараза такая, смолила их по пачке в день и меня приучила.
Надо же! А водитель такси так и сидит на лавочке у подъезда, как видно меня ждет. Ну, флаг ему в руки.
Балконная дверь за моей спиной скрипнула, и я, не оборачиваясь, спросил:
– Ну что, помирились?
– Мы и не ссорились, ведьмак, – прозвучал в ответ голос, который я сразу же узнал. – Пока не ссорились.
– Даже ночи ждать не стала? – Я щелкнул зажигалкой. – А как же зловещее «топ-топ-топ» в полумраке коридора и прочие спецэффекты?
– Ты слишком надолго пропал, Ходящий близ Смерти, – холодно сообщила мне Мара, подходя поближе. – Это очень неразумный поступок.
– Как поглядеть. – Я затянулся сигаретой и оперся локтем на балконный поручень. – Для тебя, может, и да, а для меня нет. Наследил я тогда в городе крепко, надо было спешно ноги уносить. В старые времена, может, никто на такие мелочи и не обратил бы внимания, человеком больше, человеком меньше, но то тогда, а то сейчас. Нет у меня желания свои юные годы за решеткой проводить.
– Наша госпожа была очень зла. – Мара покачала головой, льняные волосики, собранные в два хвостика и стянутые цветными резиночками, забавно мотнулись. – Ты подвел ее.
– Она мне не госпожа, – усмехнулся я. – Тебе – может быть, но не мне. Я готов оказывать Моране услуги определенного рода, я даже принял ее сторону, не зная всех раскладов, но и только. Союзничество и поклонение суть разные вещи. Слушай, а ты в школу пошла, что ли?
– Какую школу? – уставилась на меня чистыми голубыми глазками Мара.
– Судя по твоему росту, в начальную, – предположил я. – И по наряду.
Дело в том, что на этот раз гостья с темной стороны бытия нацепила на себя белые гольфики, аккуратные сандалики, синюю юбку и синий же пиджачок с эмблемой на правом нагрудном кармане. Я такую уже не раз видел, с ней щеголяли ученики соседней с моим домом школы.
– Эта одежда мне понравилась, я стала ее носить, – пояснила Мара. – Красивая!
– Красивая, – согласился я. – Надеюсь, ни одна школьница при конфискации формы не пострадала? Сразу скажу – я этого не пойму. Сам детей сроду не трогал и тебе не позволю. За ними грехов покуда нет. Ну, разве что только уроки кто прогуляет, но подобное в зачет не идет.
– Я не гуль и не мавка, чад неразумных в свои сети не ловлю, –
