обратно не было.
— В канцелярию! — сказал он преувеличенно-бодрым тоном, — Пять пенсов на чай, если успеем до двух часов.
Кэбмэн уставился на него с таким выражением, что Герти сделалось совсем уж неуютно, будто две острые косточки в кожу воткнули и покрутили.
— Рыбы объелись, мистер? Или шутите так?
— Вовсе не шучу, — сказал Герти, стараясь улыбаться открыто и уверенно, — Мне и в самом деле нужно в канцелярию.
— Вызвали что ли?
— Отчего же вызвали? Самому надо. Дело у меня.
— Дела в канцелярии не начинаются, а заканчиваются, мистер.
Но Герти уже водрузил свою кладь в багажное отделение кэба. Кэбмэн потёр пятернёй лоб и зачем-то принюхался.
— Чёрт знает… — пробормотал он, — Вы, мистер, чешуёй не поросли ли?
Его дружки отозвались из тени гадостным протяжным смехом.
Ну разумеется, подумал Герти. Как же иначе без этих шуточек про тех, кто только недавно ступил ногой на твёрдую землю.
— Порос или не порос, да только вас это, кажется, не касается, — отчеканил Герти с достоинством, — Я плачу деньги за ваш кэб и я желаю отправиться в путь, если у вас на борту хватит угля. Мы можем выехать немедленно? Или мне стоит связаться с вашим начальством?
Кэбмэн шмыгнул носом, несколько секунд разглядывал Герти в упор, и сплюнул под брюхо своего жёлтого бегемота.
— Шиллинг, — кратко сказал он, запрыгивая на своё место, — Довезу вас до Майринка. А там уж сами, как хотите.
Это звучало оскорбительно, но Герти обоснованно предположил, что прочие кэбмэны не проявят к нему большего участия. Поэтому ему ничего не оставалось делать, как забраться в пассажирское отделение. Подъём дался ему нелегко. Кэб и в самом деле был большим, с крутыми боками, а поручни оказались ужасно маленькими и неудобными. Оказавшись на нём верхом, Герти не смог побороть мысль о том, что восседает на огромной поставленной на рессорные колёса, паровозной топке.
Кэбмэн невозмутимо запустил машину и медленно поднял давление пара в котле. Труба подобно дешёвой сигаре выбросила из себя струю грязного дыма, кэб тронулся с места и грузно пошёл по мостовой.
Некоторое время Герти с удовольствием, которого не портила даже изрядная тряска, рассматривал город из своего нового положения. Город этот решительно ему нравился. Подобно многим путешественникам, не отягощённым жизненным опытом, Герти находил в Новом Бангоре нечто неуловимо-знакомое — чувство, известное всем тем, кто впервые оказался вдалеке от дома. Знакомое и, в то же время, совершенно иное. Так за привычной обложкой может прятаться книга, текста которой никогда не видел. Всё, что пролетало мимо кэба, в чём-то было знакомо Герти: и каменные дома, почти точные копии тех, что ему приходилось видеть в Лондоне, и бесформенные запущенные палисадники, и телеграфные столбы, и бродячие кошки. Но, вместе с тем, всё это несло на себе невидимый отпечаток чего-то незнакомого сродни своеобразному акценту.
Размолвка с кэбмэном тяготила Герти. Как и все мнительные, неуверенные в себе люди, он крайне нервно переживал любые открытые противостояния, пусть и происходящие в полнейшем молчании. Всякий раз, с кем-нибудь знакомясь, Герти старался произвести наилучшее впечатление и искренне радовался, если это ему удавалось. Также он всегда старался наладить искренние отношения с людьми, отдалёнными от него в своём социальном положении, как то — садовниками, сторожами, продавцами и истопниками, стараясь держаться с ними наравне и даже с некоторой либеральностью. По природе своей был довольно робок и в обществе людей высшего круга часто терялся, ощущая себя скованно и неуверенно, как в чрезмерно жмущем костюме. Люди же низшего сословия, как правило, его вниманием были польщены и сами немного робели в общении с хорошо одетым и умеющим себя вести джентльменом. Это помогало Герти чувствовать себя некоторым подобием мецената, безвозмездно ссужающим людям маленьким и необязательным своё внимание и дружеское участие, и даже, отчасти, социалистом.
Он ощутил потребность разговориться с кэбмэном, чтобы сгладить возникшую между ними с самого начала неловкость. Кроме того, как известно, никто не знает про город лучше кэбмэнов.
— Хороший у вас паромобиль, — одобрительно сказал Герти, похлопав по борту.
Прозвучало это немного искусственно, старый изношенный котёл паромобиля гудел натужно и тяжело, а передачи менялись с ужасающим скрежетом.
— Угу, — сказал кэбмэн сквозь зубы, — Мы их тут называем локомобилями.
— У нас в Лондоне таких нет. Уже нового образца, сплошь на бензине и керосине. И, надо сказать, весьма интересные аппараты. Некоторые по двадцать миль в час выдают! Паровых уже почти и не встретишь, прошлый век…
На этом месте кэбмэн, как человек, не чуждый техническому прогрессу, должен был восхититься этим несомненным достижением королевской промышленности и выразить своё безмерное к ней уважение. В ответ на это Герти уже заготовил небольшую сентенцию относительно того, что во всём хороша мера, и вовсе не обязательно нестись к техническому прогрессу сломя голову. К примеру, керосиновые автомобили при лондонской погоде долго заводятся и имеют обыкновение окутывать всю улицу своими ядовитыми парами, что тоже создаёт известное неудобство. Тут кэбмэн должен был поинтересоваться, как вообще обстоит жизнь в столице метрополии, как поживает Её Величество и барон Китченер, не наглеет ли по своему обыкновению немец и не собирается ли в этом году месье Мельес [16] порадовать публику очередной блестящей кинолентой. Герти вкратце перескажет ему передовицы лондонских газет, перемежая их собственными точными и аккуратными рассуждениями, после чего они с кэбмэном, довольные обществом друг друга, смогут уже вступить в обстоятельную беседу.
На деле же вышло иначе.
— Лондон? — кэбмэн лишь презрительно скривился, — Чёрт его знает. Может, там, в Лондоне, и коровы яйца несут…
Таким образом, диалог закончился, даже толком не начавшись, а новой темы для разговора Герти подобрать не смог. Поэтому он стал смотреть вокруг.
Странное дело, только оказавшись в парокэбе, Герти обратил внимание на то, что прежде ускользало от него. Район, по которому они ехали, предстал перед ним в новом свете, и свете, признаться, весьма дурном. Только сейчас он заметил, что дома здесь стоят невысокие, преимущественно деревянные, а если и каменные, то осевшие и оплывшие, как дряхлые уродливые старухи. Мостовая зияла выбоинами, которые кэб пересчитывал колёсами с таким усердием, что Герти уже всерьёз стал опасаться, как бы не выбить себе коленями челюсть.
Мало того, и люди здешние совсем ему не понравились. Слишком много среди них было такого рода, что Герти только взгляд отводил. Всклокоченные пьяницы, бредущие куда-то вслепую и тянущие страшными голосами матросские песни полувековой давности. Мальчишки в лохмотьях, шныряющие дикими зверятами по подворотням с самым что ни на есть подозрительным видом.
Чем дальше они отъезжали от порта, тем неуютнее делалось кругом. Вскоре стали попадаться и вовсе подозрительные типы. Тощие, в какой-то холщовой рванине и обмотках, они провожали кэб стылым равнодушным взглядом, от которого у Герти сама
