мысль, но больше не могу. Мне кажется, я превращаюсь в монстра. Каждый раз, когда я теряю слезы, внутри меня происходят превращения. Сегодня я взглянул на картину под названием «Сын человеческий» и увидел в ней собственное отражение. Моя кожа стала мертвенно-бледной, гладкой, как глянцевые стены в этом доме.
Запись седьмая.
Прошел год. Я слышал, что на сто двадцать шестой этаж прибыл новичок по имени Дэнни. Дом его выпил за неделю. Дэнни больше нет, теперь он один из них.
Запись восьмая.
Не могу думать. Трудно писать.
Запись девятая.
Один. В пустоте.
Запись десятая.
Джон хочет есть.
Запись последняя.
Есть.
Бедный Джон. Прошло больше года, прежде чем он сошел с ума, хотя некоторым было достаточно и недели. «Нас разводят, как тлю». Что это могло бы значить? Дом слёз – это фабрика по производству монстров? Странное ощущение после дневника…
«Почему мне не страшно? – смутился я. – Я не хочу бежать и искать выход. Здесь нет выхода».
Я поднес дневник Джона к глазам. Обыкновенная бумага, ничего необычного. Кроме нескольких свежих разводов – вода? Или, возможно, слезы. Я дотронулся до одного пятна. У меня вновь закружилась голова. Стол с тетрадями рассыпался, превратился в пыль, комната поплыла перед глазами. Я зажмурился, сжал кулаки. Мое тело снова падает в темноту, его уносит время и пространство обратно в человеческий мир.
Через несколько секунд ноги коснулись твердой земли. Я открыл глаза и обнаружил себя… В учительской?.. Рядом Джон, его родители и завуч Шерли Гарлон. Они бурно что-то обсуждают. Ш-ш-шерли – так мы с одноклассниками протягивали ее имя, пытаясь придать ему форму огромного танкера, терпящего крушение в «тихом» океане нашей учебной деятельности. Если выразиться совсем просто, приход Шерли Гарлон в наш класс знаменовал конец света. Каждое ее появление я удачно пропускал, ссылаясь на то, что моя мама забыла выключить утюг и мне нужно как можно скорее вернуться домой.
Да, Виктор Борман подловил меня, когда сказал, что я люблю обманывать. Но вам, мои читатели, я никогда не лгал. Разве что упускал незначительные детали. Например, детали своей внешности. Но какая разница, какие волосы – рыжие или темные – будет трепать ветер, когда я сбегу из дома слез? Вы бы поменяли мнение обо мне, будь я чернокожим? Надеюсь, что нет.
Джону всегда плохо давалась учеба, поэтому он был частым гостем Шерли Гарлон. Сейчас этот девятилетний мальчик стоял в центре учительской, испуганно оглядываясь по сторонам, временами он пытался спрятаться за спиной Спенсера Форда. Мое же присутствие для всех осталось незамеченным. Я был чем-то вроде приведения.
– Ваш сын не усваивает школьную программу, – сказала Шерли. – Он отказывается даже взять ручку с парты и решить простое уравнение.
– Это все из-за незнакомых ребят, – ответила миссис Форд. – Вы же знаете, Джон плохо переносит изменения в коллективе. Пройдет месяц, может быть два, и тогда он адаптируется.
– Он отстанет от программы. Перетасовка в коллективе происходит каждый год, и что же теперь? Джон всегда будет белой вороной? Это только усугубит ситуацию. Я думаю, вам стоит обратиться к психотерапевту.
– Джон нормальный, – сказала миссис Форд. – Ему не нужен психотерапевт.
Спенсер Форд взял за руку жену и произнес ей на ухо:
– Я поговорю с Джоном с глазу на глаз. Не понимаю, зачем его пригласили в учительскую вместе с нами.
Миссис Вуд согласно кивнула.
– Спасибо вам за рекомендации, – обратилась она к Шерли Гарлон. – Мы поговорим с Джоном и постараемся решить проблему без помощи психотерапевта.
– Ему нужна социальная адаптация. Запишите его в кружок по интересам. Ребенок должен учиться, а не считать ворон.
Спенсер Форд взял Джона за воротник и повел к выходу. За ними пошла миссис Форд, я – следом.
– Мне нужно заехать на работу, – сказала миссис Форд по пути. – Дома остался куриный суп. Как вернусь, приготовлю гуляш.
– Разумеется, дорогая. Мы будем тебя ждать.
Джон и Спенсер сели в машину.
– Что случилось? – строгим голосом спросил Спенсер. – Как долго ты будешь позорить нас с матерью?
– Ничего не случилось, – тихо ответил Джон. – Просто… мне страшно, когда вокруг кричат люди.
– На тебя кто-то кричит?
– Да.
– Ну и кто? Говори прямо. Почему из тебя вечно нужно все вытягивать?
– Все кричат.
Лицо Спенсера было мрачным.
– Ты в курсе, что у нас есть другие проблемы, Джон? Ну конечно, ни черта ты не в курсе. Только попробуй загреметь в дом слез. Я тебя оттуда забирать не буду.
– В дом слез?
– Да, в дом слез. Ты знаешь, что это за место?
– Нет, не знаю.
– Что ж, я тебя просвещу. Если учителя решат, что ты необычный мальчик, Джон, тебя увезут в такое место, где не будет ни твоих любимых книг, ни фильмов про человека-паука, ни твоей коллекции lego. Даже нас, мамы с папой, там не будет. Я знаю, о чем говорю. Потому что я был в этом доме, Джон. Самое худшее время в моей жизни. Если ты не хочешь попасть туда, будь послушным мальчиком и выполняй все требования учителей. Играй с ребятами. Не стой манекеном в углу. Чаще разговаривай, делись своими открытиями.
Джон молчал, прижавшись щекой к боковому стеклу автомобиля.
– Ты меня слышишь?! – сорвался Спенсер. – Джон!
– Да, папа.
– Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю! Повернись!
Джон робко взглянул на отца.
– О чем я только что говорил? Повтори.
Джон молчал, перебирая в руках маленькую связку ключей. Именно в этот момент я ощутил, как он сильно хочет вернуться домой. Я это четко осознавал, как будто сидел на месте Джона. Чувствовал все то же самое, что и он.
– Вот почему на тебя все кричат. Ты иначе не понимаешь, – сделал вывод Спенсер. – Дома я тебе устрою порядочную порку. Тогда заговоришь.
– Папа… ты рассказывал мне про дом слез, – неохотно произнес Джон. – Что я там окажусь, если не буду слушать учителей.
Спенсер глубоко вздохнул.
– А я уж грешным делом подумал, что ты совсем дурачком стал. Ну хоть человеческая речь до тебя доходит. Ты не попадешь в дом слез. Эти монстры ни черта не получат. Утрутся. Маме ничего не говори. Ты понял?
– Да.
Джон немного помедлил, глядя в недовольное лицо отца. Затем опустил глаза на педаль газа, сжал в ладонях ключи от дома и спросил дрожащим голосом:
– Папа… мы уже может поехать?
Меня резко подбросило в воздух, как на карусели «орбита», где у людей прихватывает сердце, и они просят остановить аттракцион, хотя их никто не слышит. Несмотря на абсурдность происходящего, я был
