class="p1">Дед Пахом нетерпеливо дернулся:
- Ну, давай же! А то нам ехать надо!
Во как! Три дня назад лежал пластом, а сегодня на дачу опаздывает. Я хихикнул (меня поддержала тётя Маша), присел рядом. Вгляделся и нахмурился.
Левое лёгкое деда светилось здоровым светло-зеленым салатовым цветом. Правое лёгкое тоже, на первый взгляд, выглядело нормально. Только в самом низу чернел сравнительно небольшой сгусток. Всё бы ничего, если бы не тонкие, едва заметные такие же черные нити, тянущиеся из сгустка вверх, словно паутина. Их было немного, я насчитал семь – пять тонких, словно волос, и две покрупнее, со среднюю леску. Мелкие я бы даже не заметил, если бы они не светились своим чернильным цветом.
Я вздохнул, положил руку на спину, напротив сгустка, выпустил импульс «живой» силы. Еще раз. И еще раз. Сгусток побледнел, но форму сохранил, даже не уменьшился, да и нити никуда не пропали. Я попробовал пройтись импульсами по нитям. Они чуть бледнели на глазах, но не пропадали, оставались на месте.
- Ну, что там? – нетерпеливо поинтересовался дед Пахом. Он чуть повернулся, моя рука соскочила с месторасположения нити, которую я напитывал «живой» силой.
- Лежите, ранбольной! – пошутила тётя Маша, стоявшая вместе с Клавдией Никитичной в дверях.
Я попробовал еще. Бесполезно. Сгусток, как живой организм, впитывал «живую» силу, бледнел, но не исчезал, даже не уменьшался. Я задумался. Живой! Живой! Сгусток – живой! Скорее всего, это раковая опухоль. А она – живая. Чтобы её убить, надо воздействовать «мертвой» силой. Можно попробовать. Чуть-чуть. Совсем немного…
Я сосредоточился. Переключился. «Мертвую» силу я не использовал давно, работая только с «живой» энергией да силой Разума – заклинаниями-конструктами на этой основе.
Импульс «мертвой» силы ударил в край черного сгустка. Есть. Получилось! Часть сгустка, куда попал импульс, съежилась, уменьшаясь на глазах. Я попробовал еще, не увеличивая силу. Кто знает, как организм отреагирует? Прошелся по нитям, направляя рукой слабенький поток энергии, при этом держа наготове конструкт «общего исцеления».
Дед Пахом, обе «бабушки-старушки», видимо, почувствовали, что всё не так просто, замолчали. Клавдия Никитична поспешила на кухню. Я услышал, как зашумел включенный газ.
Я закончил минут через пятнадцать. Нити удалось убрать, а вот сгусток, видимо, всё-таки опухоль, увы, остался. Зато получилось его уменьшить до размера ореха и закапсулировать.
- Всё! – сообщил я. Мне в руки ткнули кружку сладкого крепкого чая. Я сделал глоток, обжегся. Подул. Дед Пахом одевался.
- Что там такое? – хмуро спросил он. – Меня прямо холодом там, внутри, обдавало, когда ты рукой водил.
Я пожал плечами:
- Ну, я ж не врач. Наверное, всё-таки у вас опухоль. Там нити были, метастазы, что ли? Я их убрал, опухоль закапсулировал. Она сейчас как бы в коконе.
Я сделал глоток, добавил:
- Через месяц надо будет посмотреть.
- Спасибо тебе, - дед Пахом потрепал меня по голове.
- Да ладно, - отмахнулся я. – На здоровье!
Стоило мне допить чай, как дед с бабкой мгновенно оделись, обулись (на этот раз дед Пахом благоразумно отказался от портянок, надев резиновые сапоги на шерстяные носки) и рванули на остановку. Я только хмыкнул вслед, глядя, как еще недавно собравшийся помирать старичок ухватил и бодренько тащит огромный рюкзак.
- Они на даче два года не были, - вполголоса заметила тётя Маша. – Ты старичков к жизни вернул!
Она хлопнула меня по плечу и пошла к себе.
***
Дома ждал сюрприз. И очень неприятный. Maman сидела на кухне и плакала, чуть ли не ревела. Кисть левой руки была забинтована, а сама повязка на глазах наполнялась кровью.
- Ты зачем нож в письменном столе хранишь? – сквозь слёзы поинтересовалась maman. – Я полезла, порезалась. Кровь не унимается. Прямо ручьем! Не знаю, что делать! Скорую вызывать?
Я вздохнул, кинул на кисть «исцеление» и «регенерацию». «Исцеление» - чтобы обезболить, продезинфицировать, а «регенерацию» - чтоб зажило быстрей.
Взял мамину руку в свои руки, подул на неё, а на самом деле пустил дополнительно еще и импульс «живой» силы. Лишним не будет.
- Я за ручку у тебя в ящике стола искала, - пояснила maman. – Рецепт шарлотки хотела записать. Коллега с работы просила. Ой!
Maman всплеснула руками.
- Я ж забыла сказать! Меня на работу выписали с завтрашнего дня.
- Ты лучше скажи, как ты нож в ящике не разглядела? – спросил я. Действительно, кинжал я положил в верхний ящик стола поверх тетрадей лезвием в глубину ящика. Не увидеть его было практически невозможно.
- Как, как? Ты ж его спрятал туда, а я руку в ящик сунула и порезалась. Смотрю, а там нож…
- Идём! – я потянул maman в комнату. – Да размотай ты эту «бамбушку»!
Maman вопросительно посмотрела на меня, потом на руку. Взяла ножницы, срезала узел, размотала повязку. Кровь на ней даже засохнуть не успела. Зато ранка. Кстати, совсем не большая на мякоти ладони уже зарубцевалась.
- Что это, Тоша? – maman снова посмотрела на рану, потом на меня, только на этот раз с недоумением. Разумеется, удивляться было чему. От раны остался тонкий шрамик, который бледнел и исчезал прямо на глазах.
- Ой, мам, отстань! – отмахнулся я, подходя к столу. Письменный стол из светлого дерева, полированный, с оргстеклом поверху, продукт еще 60-х годов, достался мне от отца и считался только моим. В нём я хранил тетради, учебники, книжки, а нижнем ящике – «сокровища» – всякую мелочевку, начиная от ручек-карандашей-стёрок и заканчивая деньгами.
Открыл верхний ящик. Кинжал лежал поверх тетрадей. Не так, как я его оставлял, чуть наискосок. Лезвие испачкано кровью.
- Ма! – показал я. – Ну, разве можно его не заметить?
- Что? – спросила maman, заглядывая в ящик.
- Нож!
- Где? – она повернулась ко мне. – Хватит, мне дурить голову! Где нож? Ты его опять спрятал?
- Вот! – я вытащил нож из ящика, протянул ей. Maman замолкла, потом сказала:
- Но ведь его не было… Антош, его не было. Правда!
Maman замерла, повернулась ко мне, жалобно посмотрела на меня. Я обнял её, прижал к себе.
- Да завалился он поглубже, вот ты и не увидела.
Maman успокоилась только после того, как мы вместе выпили чаю.
- Ты должен мне
