жизни я создал оборудование для переноса. Вновь и вновь я включал им фрагменты своей жизни и учил их – с помощью шоковой терапии и прочего – в точности повторять мои действия и мысли. Каждый рескианец – проявление моего «я»… – Он показывает пальцем, и все рескианцы, как один, тем же плавным жестом указывают друг на друга.
Разумеется, я никому не открывал своего замысла целиком. И, откровенно говоря, рескианцы не вполне совершенны. То ли я не до конца стер им сознание, то ли они упрямятся, не желают учиться. Пришлось прибегнуть к очень грубым методам обучения, по Павлову. Использовать удовольствие и боль.
– Совсем иное дело – Воган Перри, – продолжает он. – Он был совершенно пуст внутри. Подлинное чудо природы: тело без души, отчаянно жаждущее стать настоящим человеком… Как усердно он постигал мою науку! Учился и учился, неустанно тренировался, и в конце концов добился успеха. Он двигался как я. Он чувствовал то же, что чувствовал я. Ему сделали пластическую операцию, и он стал выглядеть, как я.
А потом его подключили к моим машинам, и он начал день за днем, ночь за ночью пытаться соотносить ритмы своей мозговой деятельности с моими. Так, постепенно, мало-помалу, я вернулся в этот мир. Понимаете, насколько это гениально? Нет? А как же душа, вероятно, возразите вы, уж этой частью оригинала я точно не могу обладать? Но посудите сами: если душа есть, она испарилась, когда тело мое умерло, тем не менее мой разум жив. В таком случае я – первый в мире человек, который обладает не одной душой, а двумя.
На последнем слове он переходит в атаку, причем сохраняя совершенно ровное дыхание: заносит меч за спину – свет вспыхивает на клинке, – и в тот же миг с победным воем наставляет пистолет на Полли Крейдл.
Однако Полли Крейдл там уже нет. Джо ее оттолкнул: чутье подсказало ему, когда и чем завершится речь Опиумного Хана, и он успел его опередить. Потому что негодяи это умеют.
Все начинается в груди – сердце сжимается, словно в приступе, и некая сила пронизывает тело, словно удар током. Когда ток достигает кончиков пальцев рук и ног, Джо вздрагивает и распахивает глаза. Теперь он видит все ясно и отчетливо. На смену черно-белой картинке пришли цвета: яркие, пылающие, сочные. Джо почти уверен, что светится изнутри, как фонарь из тыквы. Удар достигает его нутра, и никакое слово не способно описать и передать возникшее чувство.
Ярость.
Нет, это не похоже на красную пелену или грозу. Ощущение такое, будто с плеч упал огромный камень, и весь мир озарился ясным светом.
О, я понял. Вот ты как, значит?
Тогда гори в аду!
Перед ним человек, который сажает людей в белые камеры и подвергает пыткам; который полон ненависти и не видит красоты того, что уничтожает; который снова, снова и снова забирает то, что ему не принадлежит, который мимоходом разнес в пух и прах бесконечно прекрасную библиотеку разума Эди Банистер. Впервые в жизни перед Джо оказывается человек, которого ему хочется ударить по-настоящему, не боясь зайти слишком далеко. Слишком далеко быть не может: на свете просто нет такого места. Он слышит, как Полли Крейдл и ее брат кричат что-то наподобие «бред», хотя скорее это «Нет!», но в Поллином голосе чувствуется та же боль, что поселилась в нем, а значит, сердцем она одобряет его выбор, пусть разум и призывает к осторожности.
Джо чувствует, как мышцы его лица растягивается в кабаньем оскале, и бросается прямо на Сим Сим Цяня. Он слышит отдающийся в груди яростный рокот, видит пса Бастиона; одним движением подхватывает этого сомнительного союзника на руки и бежит дальше. Собачий рык превращается в боевой клич.
Поспеши, часовщик. Старый мертвяк нанес мне оскорбление. Разделаемся с ним!
Рескианцы встают стеной: черные тряпичные куклы с цепкими руками и пустыми головами. Люди или машины? Джо швыряет Бастиона в первого попавшегося; пес вгрызается в рясу и берется за дело – судя по крикам его жертвы, дело это страшное, оставляющее увечья и шрамы. До сих пор Джо понятия не имел, что рескианцы умеют кричать. Сквозь ярость он берет это себе на заметку: делай им больно, они уязвимы.
Джо встречает второго монаха; Опиумный Хан стреляет, и пули входят в рескианца: одна, две, три. Шесть. Разве у маленького пистолета может быть больше шести патронов? Вроде магазины самозарядных пистолетов бывают и на четырнадцать… впрочем, без разницы. Враг близко. Джо швыряет рескианца прямо на Сим Сим Цяня и тут же обнаруживает у себя в руках целую охапку новых; они такие легкие, такие неуклюжие. Одного он кусает, зубами вырывая кусок плоти, второму выламывает руку и слышит треск и хруст. ХА!
Кто-то стоит рядом, кто-то коренастый и седовласый, вооруженный ломиком: Боб Фолбери, отставной старшина, встал на защиту своей жены.
– Черти! – вопит Боб. – Черти, черти, черти!
С каждым его выкриком ломик бьет точно в цель. Увы, он размахивает им все медленней, старые кости и мышцы уже не те. Джо выхватывает ломик – нет, лучше, это кусок викторианской железной трубы – и орет ему: «Уводи Сесилию! Уводи ее!». Боб отвечает: «Так точно!», что, несмотря на все происходящее, вызывает у Джо улыбку, и убегает прочь. Джо оборачивается, встречая нового врага, бьет его открытой ладонью, закручивая на сто восемьдесят градусов вокруг своей оси, тут же бьет локтем в противоположном направлении, добивает сверху трубой и слышит звон металла по металлической голове.
Мелькает озарение, посетившее его в белой камере. Выжить можно только при условии полного отсутствия сострадания. Мастера боевых искусств добиваются этого путем многократных повторений: решение причинить человеку вред принимается заранее, а приемы – дело техники. Обыватель зачастую медлит, пытаясь оценить ситуацию и решить, что действительно необходимо. Человечность требует расчетов: как лучше поступить, стоит ли слишком бушевать? Джо не просто бушует, его состояние скорее напоминает извержение вулкана, идущее из недр давно затаенной обиды на все несправедливости мира, на холодность матери и легкомыслие отца, на исчезновение Фрэнки, на Дэниелову бесхребетность. Джо больше не сдерживается. Он сражается с машинами и чудовищами, а вообще это не поединок, он просто чинит сломанное. Сим Сим Цянь – неисправность, изъян, требующий устранения, как ржавчина на зубчатом колесе. Ржавчину не жалко.
Его бьют. И часто – весьма чувствительно. Джо ощущает боль, но она – лишь сигнал о дискомфорте, а ему столь многое нужно донести до этих людей посредством калечащих ударов и выломанных конечностей, что такая ерунда, как падение на спину, не способна его остановить. Травмы – другое дело, их лучше не допускать. В неумолимом
