к вечеру, нормально вполне.
Секретарь энергично кивает и убегает. Оставшись одна, Таис Михайловна подходит к распахнутому окну и говорит так тихо, что даже сама свой голос не слышит:
– Спасибо тебе, Ирали, что у нас получается. Спасибо, что ты принимаешь тех, кого отпустила Тьма.
* * *
– Ещё пару лет нормально поездишь, – говорит Юри соседу Георгию, отдавая ему грузовик. – А потом… Ну, посмотрим. Придумаю что-нибудь. Или ты сам придумаешь, как привезти на замену новое сцепление из Тьмы.
– Три раза уже пытался, прикинь, – вздыхает Георгий. – Исчезает, зараза, и хоть ты что. Грузовик целиком я когда-то пригнал сюда с первой попытки, а одну деталь – не могу. Зато, будешь смеяться, пирожные – запросто. Ларка как-то раз захотела попробовать еду из Тьмы, я был уверен, что ничего не получится, но на всякий случай купил ей коробку миндальных меренг, положил на сидение и провёз без проблем. Чокнуться можно с этой непознаваемой Тьмой! А с тамошними книгами знаешь, как интересно? У-у-у! Новую, хоть застрелись, к нам не пронесёшь, в момент перехода исчезнет. Но стоит вырвать хотя бы одну страницу, и всё нормально, хоть ящиками вози.
– Ух ты! – восхищается Юри. – Я про книги не знал. А как ты догадался, что надо вырвать страницу? По какой-нибудь формуле рассчитал?
– Да ладно тебе, – смеётся Георгий. – Не настолько я пока умный, чтобы на все случаи формулы знать. Рвать книги не я придумал, а кто-то из первых сидов, это очень старый секрет.
– А если во Тьме поменять сцепление? – осеняет Юри. – Если прямо там твой грузовик починить?
– Да я тоже об этом думал. Считал, прикидывал так и сяк. Шансы есть, но как всё у нас, без гарантий. А мне пока не особо хочется проверять, что бывает с водителем, когда у него в самый момент перехода ломается грузовик. Проще уж сразу пригнать из Тьмы новый и не морочиться; я бы любому из наших посоветовал так поступить. Но сам не могу. Этот старик – не просто машина, а мой боевой товарищ. Столько раз вместе мотались во Тьму за Ворота! Я к нему привязался почти как к живому. Привык.
– Понимаю, – кивает Юри. – У меня то же самое с самокатом. Дед когда-то мне свой подарил. Он уже тогда был не новый, а я, пока в школе учился, на нём каждый день с утра до ночи гонял. И сейчас иногда катаюсь. Бедняга уже от старости рассыпается, но я после каждой поломки снова его чиню. Хотя сам понимаешь, самокат – не машина, проще простого новый купить… Ладно, тогда пару лет катайся спокойно, а потом даже если будет ездить нормально, всё равно мне его покажи.
– По сравнению с «ничего не поделаешь», как мне говорили все мастера, пара лет это практически вечность, – улыбается Георгий. – Спасибо, ты меня очень выручил. И не только меня.
– Ты же на нём наших из Тьмы будешь домой привозить? – оживляется Юри. – Вот это отлично! Я так рад, что помог. А то у меня, понимаешь, сердце теперь не на месте. Всё-таки это не кто-то, а я Ворота закрыл.
– Ай, да не выдумывай! – хмурится Георгий. – Во-первых, Ворота закрыл Ирали. При всём уважении, это не ты решил. Вот смотри: без бензина я никуда не уеду, как Ирали без пламени джиннов. Но из этого вовсе не следует, что маршруты мне выбирает бензин.
Юри кивает, но без особого энтузиазма. Это утешение в разнообразных формах он слышал уже раз сто. Но сердце всё равно не на месте, ему разговоры не помогают. Дурное совсем оно.
– А во-вторых, – добавляет Георгий, – знаешь, может, оно и к лучшему. Все, кто остался в Ирали, когда закрылись Ворота, страшно рады, что можно больше отсюда не уходить.
– Серьёзно, рады? – удивляется Юри. – Я был уверен, они горюют: всё-таки было две жизни, а осталась всего одна.
– По крайней мере, я недовольных пока не видел. Никому своей второй жизни не жалко. Ну её в пень, больше нет, и не надо. А какие у них там во Тьме остались любови, дела и богатства, даже вспоминать не хотят. Я-то думал, уходящим жизнь во Тьме за Воротами нравится; по-моему, все так думали. А по душам я ни с кем из них об этом не говорил… В общем, передай своему сердцу, чтобы дурака не валяло. Ворота, конечно, закрыл не ты, а Ирали. Но куче народу от этого хорошо.
* * *
По бульвару навстречу Мике идут две женщины, улыбаются, разговаривают – о чём, отсюда не разобрать. Мика внимательно смотрит на женщин: что-то с ними не так. Что не так? Наконец понимает: да они же без масок. Обе. Идут по бульвару, как ни в чём не бывало, с открытыми лицами. Но без масок нельзя. Нельзя!
Мика думает: они же закон нарушают. Почему они не боятся? Дышат, смеются. Я тоже хочу нормально дышать. Чем я хуже? Почему им можно, а мне нельзя?
Да потому и можно, что не боятся, – думает Мика, и сама удивляется силе собственной ненависти. Даже к бывшему мужу такой не испытывала, когда он фотографии с новыми девками выкладывал в свой фейсбук. Наглые твари! – думает Мика. – Идут по городу, как хозяйки, с мордами напоказ, дышат, хихикают, даже не озираются по сторонам, не боятся, что полицейский увидит, как они нарушают правила, и выпишет штраф. Денег у них, что ли, немеряно? Миллионерши? Жёны начальников? Или сами работают в мэрии? Или просто в полиции блат?
А вот сейчас и проверим, – злорадно думает Мика и оглядывается по сторонам. Где полиция? Должна быть полиция, чтобы всех проверять! Но полиции поблизости нет, поэтому Мика достаёт телефон и фотографирует наглых крашеных сучек. Хотя вообще-то не крашеных; ладно, неважно, какие есть. Отправлю в полицию фотографии, – думает Мика. – Пусть их разыщут и оштрафуют. Так им и надо, пусть знают. Пусть носят маски, пусть задыхаются, пусть боятся, пусть мучаются, пусть не думают, что они лучше всех.
Тем временем, женщины проходят мимо, продолжая беспечно болтать; до Мики доносится обрывок фразы: «небесного света», – особого смысла в нём нет, мало ли, кто о чём щебечет с подружкой, обычные бабские разговоры, например, о стихах, но услышав про свет небесный, Мика зачем-то садится на обледеневшую лавку и начинает рыдать. Плачет так долго, что успевает стемнеть. Наконец, успокоившись – поневоле, просто слёзы и силы закончились – Мика встаёт, машинально вытирает лицо сбившейся набок маской, выбрасывает её в урну и пошатываясь, как пьяная, куда-то бредёт.
