узнают, что она жива…
– Они захотят вернуть ее себе. Она – символ свободы страны, даже больше, чем флаг.
– Они хотят заставить ее покориться.
– Она никогда не пойдет на это!
– Тогда они посадят ее в тюрьму и заморят голодом. Живая она им не нужна.
– Мы не можем позволить ей умереть.
– Конечно… Но что мы должны?
– Оперировать, во-первых. Потом тайно переправить ее в Австрию. В клинику Шванхоффера в Вене.
– Лучше в Швейцарию. Австрияки…
– Могут использовать ее в качестве заложницы? Пожалуй. Важное замечание. Я знаю одного человека в Крецлингене, в больнице Святого Иоанна…
– Великолепное место. Итак, перенесем ее в операционную.
Четыре дня спустя Джим Тейлор сидел в инвалидном кресле в швейцарском приозерном городе Крецлингене, мрачно уставившись на конькобежцев за большими галерейными окнами, выходящими на Тринкхалле. Атмосфера внутри была тяжелая, больничная, смесь тишины, паровых труб и карболового мыла. Папоротники цвели в больших керамических вазах рядом с плетеными столами; пожилому джентльмену рядом требовалось около пяти минут, чтобы с громким шуршанием перевернуть очередную страницу газеты. Джим, хмурясь, вытерпел это.
Сквозь отворенную дверь было слышно, как струнное трио в Тринкхалле исполняло выбранные места из Штрауса и Зуппе, и редкие вежливые хлопки перекрыли звук приближающихся шагов. Молодая блондинка в пальто из лисьего меха села на железную скамью в двух шагах от Джима, ожидая, когда он повернется и посмотрит на нее.
Он казался бледным и разбитым. На его коленях покоилась накидка. Но соломенного цвета волосы были аккуратно приглажены, высокий щегольской воротник сверкал белизной, а застегнутый на три пуговицы темный пиджак был сшит по самой последней моде.
Джим повернулся и узнал наконец своего самого старого и дорогого друга:
– Салли!
Он протянул ей обе руки. Салли взяла их и, нагнувшись, поцеловала Джима.
– Что происходит? – спросила Салли Голдберг. – Где Аделаида?
– Она в постели. Ей запрещено двигаться. Я расскажу тебе…
Он остановился, увидев официанта, стоящего рядом с подносом со стаканами и кувшином зеленовато-желтой воды из источника.
– Ты слишком здорова, чтобы пить эту дрянь, – сказал Джим Салли. – А я слишком болен. Выпьем лучше бульону. Fleischbruhe, bitte [24], – сказал он официанту, который что-то уважительно пробурчал и заторопился прочь.
– Как-как он назвал тебя? – удивилась Салли.
– Бароном. Я и есть барон. Это было чуть ли не последним, что она сделала перед боем. Понимаешь… Как тебе объяснить… В общем, отказаться было нельзя. Она имела полное право пожаловать титул, будучи королевой, и все такое прочее. Когда они подлечили меня в Андерсбаде и прислали сюда, единственным моим «документом» была лента на шее, ведь я был без сознания. Титул делает официантов порасторопней – такая от него польза… Но как только мы вернемся домой, я снова стану просто Джимом. А что привело тебя сюда? Я думал, ты все еще в Америке.
– Мы вернулись раньше, чем планировали. И первое, что я увидела, было это. – Салли вынула сложенную газетную вырезку из сумки. – Я телеграфировала в медицинский институт в Андерсбаде, в ответ они сообщили мне, куда тебя отослали. И вот я здесь.
Он взял вырезку и прочел:
ГИБЕЛЬ ДРЕВНЕГО КОРОЛЕВСТВА КОРОЛЕВА-КОКНИ ПРОПАЛА ИСЧЕЗНОВЕНИЕ КРАСНОГО ОРЛА
Только что были получены известия об аннексии королевства Рацкавии Германской империей. Эта маленькая страна, чуть больше Беркшира, была независимой с 1276 года, но гражданские беспорядки в последние дни в совокупности с призывом о помощи, исходившим от канцлера, барона фон Геделя, завершились определенными действиями со стороны немецких властей. Полк померанских гренадеров расквартирован сейчас в столице страны, Эштенбурге, идут переговоры о вхождении страны в Германский таможенный союз, т. е. в конечном счете о руководстве страной из Берлина.
Рацкавия стала предметом широкого интереса шесть месяцев назад, во время коронации последнего короля, Рудольфа Второго. Читатели, наверное, вспомнят, что он был убит на церемонии и что его место заняла королева английского происхождения. Королева Аделаида правила на законных основаниях шесть месяцев, но уже несколько дней ее не видели в столице.
Также пропавшими числятся некоторые ценные вещи, принадлежащие короне Рацкавии, включая старинное знамя.
Джим со злостью скомкал газету и отбросил ее в сторону.
– Везде пишут одно и то же! Хотят внушить, что она сбежала и прихватила кучу добычи! Проклятые лгуны…
– Я тоже так подумала. Кстати, я привезла фрау Винтер с собой, она сейчас с Бекки. А тебе следует рассказать мне все.
– Мама, ты не должна верить тому, что написано в газетах. Поверь мне, своей дочери. Я была там. Это было так близко, мама! Еще бы один день, и договор бы состоялся, мы стали бы независимыми, были бы в безопасности навсегда! А народ любил ее, и ты бы видела, как мы дрались под конец…
Руки фрау Винтер отпустили руки дочери и пригладили плед, который в волнении смяла Бекки.
– Я никогда ей не прощу того, что она подвергла тебя такой опасности. Если бы я только могла предположить…
– Мама, тебе придется ее простить, если ты хочешь, чтобы я не перестала с тобой разговаривать. Она правила только потому, что люди сами шли за ней. Она не виновата, что нашлись предатели. Ты видела газеты? Никогда не думала, что можно печатать такое. Я верила, в газетах не пишут клеветы, что они обязаны печатать правду. Это так жестоко, мама, после всего, что она сделала. Но граф Отто все знает. И те, кто дрался, знают. О мама, когда же люди поумнеют?
Фрау Винтер не знала.
В тот день Салли Голдберг отправилась на прием к британскому консулу. Это был полный человек с резкими манерами, несколько раздраженный тем, что его вызвали из кабинета, где он безмятежно составлял каталог засушенных результатов летнего похода за альпийской флорой.
– Чем могу быть вам полезным, мадам?
– Я хочу, чтобы вы рассказали мне об отношении британского правительства к вторжению в Рацкавию. Выражаем ли мы протест Берлину? И что насчет покушений на королеву? Ведь она по происхождению британка…
– Могу ли я спросить, почему вы этим интересуетесь?
– Я британская подданная, которой не все равно.
– Понятно. Что ж, Рацкавия не предмет чрезвычайного интереса правительства ее величества. Насколько я знаю, там мало британских подданных, но, безусловно, их интересы усердно соблюдаются представителем ее величества в их столице. Что еще вы желали узнать? Что-то про Берлин?.. Ах да. В политику правительства ее величества издавна входят поиски искреннего взаимопонимания и дружбы с крупными мировыми державами. Германия – страна огромной значимости; было бы не в наших интересах вмешиваться в то, что, насколько я понимаю, является, по сути, внутренним вопросом Германии. И наконец, что еще вас интересует?.. Ах да, печально известная королева-кокни. Видите ли, такое происходит со многими старыми, загнивающими и изжившими себя режимами – они становятся добычей для первого же авантюриста, который подвернется. Я так понял, что она сбежала с половиной сокровищ короны, вы
