травы под благоухающим розовым кустом. Вита скосила глаза – Хешшкора, конечно, рядом не было. Бессмертные не нуждаются в сне. Это к лучшему, подумала она, можно убрать розы. Почему Хешшкор помешан на розах? Чего доброго, уколоться можно. Сирень, к примеру, куда безобиднее.
Розовый куст медленно трансформировался в сиреневый. Вита протянула руку, взяла из воздуха яблоко, лениво надкусила его. Взгляд упал на тонкое, изящное предплечье. Боже, я совсем потеряла форму! – возопил внутренний голос. Где мои мышцы? И где, кстати говоря, мой меч, с которым я поклялась не расставаться ни при каких обстоятельствах?
Клинок тотчас подплыл, лег рукоятью в ладонь. Хоть это радует, подумалось Вите, но стыд не прошел. Она не вспоминала об оружии неделями. Надо же так позорно расслабиться!
Злая на саму себя, она проделала несколько упражнений с мечом. Отвыкшие мышцы жалобно заныли, но это взвинтило ее еще больше. Она посрубала с сиреневого куста все ветки, потом – со следующего. Остановилась лишь тогда, когда пот заструился по спине и лицу, а собственное дыхание вызвало ассоциацию с паровозом.
– Дождь! – потребовала она.
В небе образовалась прореха – приблизительно метр на метр, – и оттуда на Виту хлынула теплая вода с обильной мыльной пеной. Она зажмурила глаза. Через минуту мыло пропало, и вода стала почти ледяной, а потом иссякла. Солнце засияло ярче и жарче, Вита с удовольствием подставила ему мокрые бока. Из ниоткуда появилось тонкое шелковое платье, подлетело к ней; Вита хотела было по привычке позволить ему самому улечься на фигуре, но тут же нахмурилась. Нет, так дело не пойдет.
– Брюки! – распорядилась она в пространство. – Майку, куртку, кроссовки.
У ее ног тут же образовался ворох одежды. Она оделась сама, приладила ножны так, чтобы не слишком бросались в глаза под курткой, и отправилась искать Хешшкора. Настала пора сообщить ему кое-что важное.
Он сидел на скальном выступе над обрывом, внизу живописно плескалась речка, извиваясь змеей меж узких берегов. Вчера еще никакой речки здесь не было. Впрочем, Вита до сих пор сомневалась, что значит в Хешширамане «здесь» и «вчера».
– Как спалось? – спросил он, не оборачиваясь, почувствовав ее присутствие.
– Отвратительно, – сказала Вита.
Он повернулся к ней, удивленно уставился на ее одеяние.
– Что с тобой, детка? – где-то в глубине зрачков тлело понимание, но он боялся дать ему проникнуть на поверхность.
– Хешшкор, – промолвила она, садясь рядом с ним, – я пришла попрощаться.
Близость любимого, тепло его крепкого тела поколебали ее. Легко сказать: «Прощай, я ухожу», когда любовь кончилась или вовсе не была любовью. Гораздо сложнее, если сердце кричит: «Останься, забудь обо всем, люби его!», а разум останавливает: «Пропадешь». Потому она и не стала начинать с ничего не значащих фраз и уж тем более с объятий. У нее не хватило бы духу сказать это, если бы она промедлила.
– Нет! – вырвалось у Хешшкора.
Вита грустно накрыла его ладонь своей:
– Извини, милый. Не обижайся, если можешь. Мне и самой не хотелось бы с тобой расставаться. Я и сейчас повторю то же, что говорила тогда: ты – тот, кто мне нужен. Но…
– Куда ты пойдешь? – печально проговорил Хешшкор. – В этот земной мир, полный грязи и опасностей?
– Это мой мир, – она улыбнулась одними уголками губ. – Твой Хешшираман – просто чудо, лучшего не пожелаешь… на время отпуска. Но я не могу провести всю жизнь в этом раю. Сколько я живу здесь? Я уже не та, что прежде. Я теряю себя.
– Можно все изменить, – предложил Хешшкор. – Только скажи, что? Я знаю, ты не выносишь роз. Так давай уберем их!
Вита покачала головой:
– Хешшкор, ты хоть понимаешь, о чем я? Мы слишком разные, дорогой. Нас тянет друг к другу, как плюс и минус. Но что происходит, когда они соединяются? – она посмотрела ему в глаза. – Они исчезают. Были – и нету. Возможно, ты не заметил: ты слишком привык к тому, что мир стремительно меняется, а ты остаешься прежним. Но ты изменился, как и я. Нет, я должна уйти. Иначе… ты сгоришь, а я растворюсь.
– Может быть, еще немного повременишь? – почти просяще произнес Хешшкор.
– Нет, – она отрицательно мотнула головой, и движение отозвалось болью в сердце. – Не могу. Видимо, бессмертные устроены иначе. Вы годами, веками можете предаваться размышлениям и развлечениям в своих раях, а когда наскучит или приспичит, обратить взор на наш мир, грязный и опасный, свершить поступки, которые назовут божьими деяниями – и обратно. А для нас неестественно сидеть под яблоней и смотреть со стороны, как время проходит мимо. Наши мускулы ветшают, глаза теряют зоркость, мысли расползаются, душа сохнет… Наверное, наш несовершенный мир дан нам, чтобы мы не расслаблялись, – Вита улыбнулась. – Чтобы не ржавели.
Хешшкор помолчал, потом сгорбился.
– Как же я без тебя? – так и спросил: не «как же ты без меня?», а «как я без тебя?»
– Ты прекрасно жил без меня многие тысячи лет, – напомнила Вита.
– Чего стоит моя прошлая жизнь, – горько усмехнулся он, – если ее перевернул всего один день?
Белесое небо плакало противным предосенним дождем, ветер гнал по лужам опавшие листья. Панельные дома казались еще более серыми и заляпанными, чем обычно. Улица была пустынна, и никто из немногочисленных прохожих не заметил внезапного появления коротко стриженой молодой блондинки в спортивных брюках и куртке и красивого высокого брюнета, одетого, как рок-звезда. А если и обратили внимание на колоритную пару, то наверняка подумали, что они просто только что вышли из-за угла дома.
– Ты не передумаешь? – спросил он, и надежда почти не слышалась в его голосе.
– Нет, – мягко ответила она. – Мы ведь все уже решили. Скоро осень, меня ждет работа. А тебя…
– Бесконечные тоскливые годы, – продолжил он и криво улыбнулся. – Кажется, я начинаю завидовать смертным.
– Не кисни, – подбодрила его она. – О прошлом надо не тосковать, а вспоминать все лучшее и снова радоваться. Знаешь что? Давай сфотографируемся на память.
Он почему-то смутился, но девушка, не давая ему вставить слово, увлекла его к кабине моментальной фотографии. Они отсутствовали минуту; она вышла первой, засовывая карточку в сумку, он – за ней. Он хотел что-то сказать, но промолчал.
Она резко остановилась и обернулась.
– Пусть мы и расстаемся, но знай: я люблю тебя, Хешшкор.
– Если бы ты стала моей посвященной, – пробормотал он, глядя вниз, – то могла бы вызывать меня, когда только захочешь.
Она посмотрела на него с упреком:
– Ты ведь знаешь, что я отвечу.
– Знаю, – кивнул он. – Прощай, Виталия, Которая Гуляет Сама по Себе. Береги себя.
Он прижал ее к груди, и они целовались долго-долго на зависть сумрачным невыспавшимся людям, наблюдающим за ними с автобусной остановки. Потом он зашел в подворотню, чтобы больше не вернуться.
По лицу Виты стекала вода: то ли дождь, то ли слезы – она не могла бы поручиться. Что
