хитро прищурился эльфенок. – Только пенсия нам не положена по причине ненормированной продолжительности жизни.
- И сколько вы живете? – с любопытством поинтересовалась Аня.
- А кто как, - признался паренек. – Если бухать напропалую, то лет сорок. Если же жить по законам предков, то где-то восемьсот или девятьсот. Тут уже у кого сколько терпения хватает: это надо всю жизнь посвятить земле и священным деревьям. Кстати, таким же вот, как то, которое у нас в багажнике едет.
- Оно волшебное, что ли? – удивленно вскинула брови девушка.
- Да не то чтобы, - Игорь пожал плечами. – Волшебства как такового нет. Есть так и не изученное до конца химическое, а может и физическое влияние. Говорят, в этих деревьях какие-то процессы происходят, фитонциды выделяются особенные и прочее в этом роде. Ваши ученые уже не первое десятилетие над этим вопросом корпят. Обозвали наши деревья «эльфийскими дубами», растащили по исследовательским институтам образцы, но на этом все пока и застопорилось.
- Что, политические препоны? – понимающе уточнила Аня.
- Да не, какие там препоны, – отмахнулся Игорь. – Мы и сами рады бы знать, как все это работает. Проблема в том, что оно больше не работает. Те саженцы, что наши деды прихватили с собой, на вашей земле выше трех метров не вырастают. А для полноценного влияния на популяцию эльфов таких мелких дубов недостаточно. Они ведь большие должны быть. Ну, где-то с Останкинскую башню.
Аня присвистнула, представив такой «дубок».
- Вот-вот, - покивал Игорь. – Похоже, животворящая сила заключалась вовсе не в дубах, а в той почве. А может, в какой-нибудь грибнице, которую никто и не замечал. Ну, знаешь, симбиоз, замкнутая экосистема и всякое такое.
Парень покрутил ладонью в воздухе, как будто добавляя к своей речи непроизнесенное «бла-бла-бла», как если бы он пересказывал другу речь учителя.
- И что теперь? Вы все начнете умирать? – встревоженно уставилась на него девушка. Она едва-едва приняла мысль, что на свете существуют иные расы, как вдруг ей говорят, что эти самые расы вот-вот исчезнут.
- Да уж передохли бы за столько лет, - усмехнулся парень. – Но живем же как-то? Поменьше, чем предки, но подольше, чем вы. Дубы все-таки что-то да выделяют. Поэтому их просто большими плантациями разводят – числом берут, короче. Хотя, сдается мне, наши вожди темнят по этому поводу. Бессмертие в вашем мире – отличный товар. А где бизнес, там крутая политика. Мне кажется, они что-то знают, но не хотят, чтобы эта информация утекла в чужие руки. И я с ними, честно говоря, согласен.
- А что будет, если вы все-таки вырастите большой дуб? – уточнила Аня. – Ну вот хотя бы из этого бешеного.
- Мы будем править миром, - важно сказал эльфенок и осклабился, намекая, что это шутка. – Ну, то есть какой-нибудь из трех кланов будет.
- Кланов? – переспросила девушка. – У вас еще и кланы есть?
- А как же? – подбоченился Игорь. – Два враждующих – Голубых ветвей и Полной луны – и один нейтральный – Озерный народ.
- Че, прям так пафосно и называетесь? – хохотнула Аня. Подобные названия напомнили ей имена каких-нибудь индейцев.
- Ну, на старом языке поблагозвучнее будет, - пожал плечами паренек. – Но я не выговорю без ошибок, а ты уж точно не повторишь.
- Какая уж благозвучность, если выговорить трудно, - обсмеяла его девушка. – Ну а ты сам-то из какого клана?
- Я – из Голубых ветвей, - Игорь картинно скинул несуществующую пушинку с виска.
- Оно и видно, - хихикнула Аня. – Здравствуй, дерево. А звать-то тебя хоть как на самом деле?
Парень произнес серию нечленораздельных звуков, больше похожих на птичий свист. Если он и прикалывался, то уж больно талантливо, хоть в цирке выступай.
- Как-как? – Аня даже подалась поближе, чтобы хоть что-то разобрать.
- Ну, если подбирать самые подходящие звуки из вашего языка, то будет Иккорио, - упростил ей задачу эльфенок. – Но когда маме свидетельство о моем рождении выдавали, посоветовали написать в графе «имя» просто Игорь. Так теперь и зовут все.
- Ясно, - кивнула девушка. – Игорек – Голубая веточка.
- Ну фу, - сморщился парень, а фельдъегерь Агнесса Марьямовна Зеленолист весело рассмеялась. Расчудесные волшебные эльфы оказались простыми аборигенами, чьи дети очень даже не прочь были влиться в цивилизацию и неплохо в этом преуспевали. Мир снова был на своем месте, а рассудок присутствовал в полном объеме.
Пока они болтали, по обеим сторонам узкой грунтовой дороги, больше похожей на тропинку, пыльные кусты резко сменились свежей луговой травой, которую еще не успело опалить солнце. Она сочно сгибалась под копытами лошадей, и где-то внутри Ани ликовал древний крестьянин и требовал срочно взять в руки литовку. Но давать ему волю девушка не собиралась. Максимум, на что она была согласна в отношении деревенского хозяйства: посадить под окнами какой-нибудь укроп. А кос она и вовсе боялась, памятуя, с какой легкостью эта жуткая штуковина может отрезать человеку ногу.
Но все равно смотреть на зеленые луга и представлять, как волнами ложится на землю скошенная трава, срезанная литовкой, будто лазером, было приятно. Сразу вспомнились покосы, на которые ее брала бабушкина семья. Вспомнилось, как она ехала на фаре коляски перегруженного мотоцикла. Ее тогда даже никто не держал, она подскакивала, визжала от восторга и запросто могла угодить под колесо, но никто тогда о таких вещах и не задумывался. Из города в деревню и обратно они ездили по десять человек в одном запорожце, сидя друг у друга на коленях или даже в багажнике. При виде дежурных «гаишников» всем «лишним» полагалось прятаться под покрывалами и прикидываться багажом. «Гаишники» же, прекрасно понимая, кто скрывается под этими шевелящимися холмиками, делали вид, что ничего не замечают и штрафовали только за превышение скорости или отсутствие прав. И, с одной стороны, нынешняя строгость в отношении правил безопасности была, конечно, справедливой и обоснованной и помогала сохранять жизни. Но с другой стороны, вместе с новыми нормами канули в лету все веселые путешествия Аниного детства. Больше нельзя было прокатиться всем двором на соседском «Урале», визжа и сваливаясь на поворотах в канаву, нельзя было целым гуртом взобраться на крышу трактора и гонять по полям, и уж тем более нельзя было прокатиться
