избытком. В прошлом году даже жеребенок жил. Достал из рюкзака сменку — старые школьные брюки да рубашку с коротким воротником. Джинсы таскать по деревне было жалко.
Баба Нюша и maman уже сидели за столом. На плите закипал чайник.
— Ба, а как кота зовут? — поинтересовался я, усаживаясь за стол прямо под полку иконами.
— Какого кота? — удивилась бабушка. — Кошка Нюрка живет. Моя тёзка. Вон сидит!
Она махнула в сторону русской печки, занимавшей больше половины кухни. На полочке под самым потолком сидела черно-бело-рыжая кошка и, казалось, улыбалась мне почище знаменитого чеширского кота. Я закашлялся.
— Ты что? — удивилась maman.
— А кто ж там в терраске бегает? — хмыкнул я. — Здоровый такой серый кот.
— Да приблудный, небось, какой-то! — отмахнулась бабушка. — Их здесь тьма-тьмущая!
Чай оказался неожиданно вкусным, черный, крепкий с непонятными привкусами пряных трав. Мне налили покрепче, как я и просил, и в керамический бокал, а не в кружку. Maman и бабушка пили из железных кружек в прикуску с маленькими сушками, усыпанными маком. Я взял одну, попытался раскусить и не смог — они оказались словно из камня. Я окунул её в чай, подержал с минуту, потом сунул в рот. Размякшая сушка оказалась необыкновенно вкусной. Так одну за другой, запивая чаем, я смолотил их с десяток. Maman, глядя на меня только улыбалась.
Я встал из-за стола:
— Спасибо, ба! Я пойду погуляю.
— Вечерять будем, когда дед придёт! — крикнула вслед мне баба Нюша. — Далеко не уходи!
— Ладно!
Ого. Тут еще и ужин будет. Жизнь в деревне мне определенно стала нравится.
На улице на меня накинулись полчища комаров. Я такой пакости совсем не ожидал. Едкая «Дэта», которая воняла почище керосина, осталась в рюкзаке, и возвращаться за ней было неохота.
У соседнего дома ковырялся с ящиком мой ровесник Алексей по прозвищу «Длинный».
«Романов Алексей Николаевич 18 августа 1965 года рождения», — услужливо подсказала память. Она же в деталях напомнила, как прошлым летом мы с Лёхой ловили бреднем рыбу в местной речушке, как чуть не заблудились в лесу, как сходили погулять вечером и наполучали «лещей» от двух парней, над которыми мы рискнули посмеяться, когда увидели их целующихся в кустах с приезжими девчонками. Ха! Я даже во всех подробностях вспомнил, как мы познакомились — 9 лет назад, в 6-летнем возрасте!
— Лёха, здорово! — крикнул я.
Парень поднял голову, встал, прищурился, присматриваясь ко мне. А я стоял еще со стороны солнца. Он приложил козырьком ко лбу ладонь.
— Антоха? — удивленно спросил Алексей. — Здоров! Вот это ты вымахал! Не узнаешь!
С год назад я втайне завидовал его мускулатуре. Он был жилистый, но с крепкими рельефными бицепсами и «кубиками» пресса на пузе. Сейчас я, пожалуй, его перегнал.
Подошел к нему. Мы пожали друг другу руки. Он хлопнул меня по плечу.
— Что творишь? — поинтересовался я. — Или вытворяешь?
Алексей усмехнулся:
— Да так… Новое корыто для свиней сколачиваю. А что?
— Ничего, — я пожал плечами. — Приехали вот. У тебя какие сегодня планы? Гулять пойдешь?
Алексей задумался, почему-то оглянулся на свой дом. И как мне показалось, с тоской.
— Мои в город уехали, — задумчиво ответил он. — Сеструха экзамены в технаре сдаёт, у тётки живёт. Мамка с батей вместе с ней вернутся через неделю. А я тут один на хозяйстве остался.
— Так пойдешь или нет? — нетерпеливо переспросил я.
— Попозже, — пожал плечами Алексей. — После девяти заходи. А то мне еще огород полить надо да скотину накормить.
— Ладно! Раньше закончишь, сам заходи. Я дома буду.
Я развернулся обратно.
Пока меня не было, из трубы над невысоким почерневшем от времени срубом на огороде показалась струйка дыма. Из двери, вытирая испачканные сажей руки об фартук, вышла баба Нюша. Увидев меня, громко поинтересовалась:
— Антошка! В баньку пойдешь?
Я отрицательно мотнул головой.
— Ну, как хочешь. А то я затопила…
Париться в бане любила maman. Причем, любила париться с дубовыми вениками, в которых вплетались ветка-другая можжевельника. Каждый визит в деревню у неё неизменно начинался баней. Иногда ей компанию составляла баба Нюша. Я этого увлечения банными процедурами, с применением хлещущих предметов в виде веников, особенно с колючим можжевельником, не понимал и не разделял.
Поэтому и сейчас только иронично хмыкнул и ушел на терраску, которая на месяц становилась моей обителью. С размаху, не раздеваясь, только скинув сандалии, плюхнулся на кровать, застеленную мягкой периной, закинул руки за голову, потянулся, прикрыл глаза, зевнул и…
— Здорово, внучок!
Я чуть не сверзился с кровати. В дверях терраски стоял дед Паша и ухмылялся.
— Спишь, что ли?
Я вскочил на ноги, мотнул головой, разгоняя дрёму, усмехнулся.
— Уже нет.
Дед подошел ко мне, крепко обнял, расцеловал в обе щеки. Я с удивлением для себя отметил, что дед Паша оказался ниже меня почти на голову. А ведь в прошлом году он без труда целовал меня в макушку. Дед тоже это заметил:
— Вот вымахал-то акселерат! Ну, тогда пошли в горницу! Вечерять пора.
В горнице уже был накрыт стол, за которым уселись раскрасневшиеся баба Нюша и maman. Дед Паша сел под «образа» — во главу стола, на единственное за столом деревянное резное кресло, взял запотевший графинчик, налил себе стопочку до краев и вопросительно посмотрел на maman. Она поняла его взгляд, отрицательно качнула головой:
— Ему еще рано!
Дед Паша степенно кивнул, соглашаясь, отставил графинчик, взял другую бутылку, с ярко-красной жидкостью, налил стопочки, тоже по самый край, бабушке и maman.
— Ну, со свиданьицем!
Свою стопку с самогоном он опростал одним глотком. Баба Нюша и maman, в отличие от него, свои порции алкоголя выпили мелкими глотками.
— Хороша настоечка! — похвалила maman.
— На клюкве, на малине, да дубовой коре, — проинформировала баба Нюша и поделилась рецептом. — Сначала через марлю с березовым углем пропустила, потом месяц на ягодах настаивала.
— Вкусно! — повторила maman. — Как магазинная получилась.
— Лучше! — хмыкнул дед Паша. — Натурпродукт! Нальем с собой, когда в город соберешься.
— Никакой химии, на чистом навозе, — тихо пошутил я, вспомнив фразу из кинофильма.
Maman услышала, поперхнулась и закашлялась. Потом засмеялась.
Я за столом не задержался. С удовольствием похлебал самодельной деревянной ложкой из железной миски окрошку,
