врага с даля стрелять да девок мечом пластать? Не богатырь ты – быдло! – глаза Маринки Кайдаловны полыхнули как змеев огонь. – Быдло и будь! – и она звучно топнула ножкой в землю. – И ты… и ты… и ты тож! Все вы! Быть вам турами рогатыми по Слову моему, по Велесовой Силе! А ты-ы-ы… – она повернулась к Добрыне, остановившемуся так резко, будто на копье напоролся. – Ты, млад Добрыня свет Ни-ки-тич… – голос ведьмы сочился откровенной издевкой. – Матушки своей сын, батюшки… приемыш. Ты, княжий дядька, Перунов слуга… Ты, посадник новгородский… Девять туров у меня, девять братников… Быть тебе десятым, всем другим атаманом золотые рога! – и снова топнула.
Грохнуло – рухнул сам в себя сгоревший терем, пуская черный дым в небеса. Загремело – гневно рявкнул гром с чистого неба. Загудело – жалобно застонали девять туров и кинулись прочь из города, не разбирая дороги, а впереди бежал самый громадный, десятый, и рога его сверкали золотом.
– Добрынюшка, сокол мой! – протяжно, горестно заголосила Амелфа Тимофеевна.
– Тогда уж – теленочек! – прошептала Маринка, обессилено падая в дорожную пыль.
– Руби тварюку Велесову, она посадника закляла! – перекликались голоса, пешие дружинники бежали со всех сторон, взметнулось копье – приколоть распростертую на земле девушку к пыльной дороге.
– Не сметь! Не тронь ее! Кто мне сына возвернет? – подскочившая боярыня рванула копье из рук дружинника – не слабо, по-женски, а так, как делает умелый воин, выходя безоружным против оружного. Поворот… едва не выломав дружиннику руки, копье перекочевало к боярыне. Перебор в обратный хват… От толчка древком в грудь дружинник едва не улетел в огонь. – Вон пошли! Все вон! – снова взмахивая копьем, боярыня хищно, как степная рысь, повернулась к Маринке. – Тварь! Змеева подстилка! – удар обшитым железом чеботом в бок подбросил девушку над землей. Амелфа вскочила ей на грудь и принялся топтать подметками алых чеботков.
– Сама такая! – только и могла прохрипеть Маринка.
– Врешь, я честная боярская жена! – завизжала Амелфа.
– Так ты теля рогатое, что у нас нынче посадником, еще и в подоле принесла? – захохотала Маринка, сплевывая кровь.
– Как есть гадина, не зубом, так языком укусит! – мысок боярского чеботка снова заехал Маринке под ребра. – Верни мне сына, ведьма!
– Сама такая! – повторила Маринка. – Вот сама его и отверни!
– Да… Сама такая… – буйствующая женщина вдруг успокоилась и схватив Маринку «за грудки», легко вздернула – длинные светлые волосы девушки мели землю. – От того и разумею: кто обвернул, та и отвернуть должна. С твоим Словом на сыне мне не совладать, но я тебя хитрее и мудренее, змеева падь, я тебя саму псицей обверну, станешь по Новгороду ходить, псов за собой водить!
– А сынок твой во чистом поле травку жевать, коров… агхм… – Маринка поперхнулась, когда разъяренная боярыня съездила ее по лицу. – Ох и внучки у тебя будут, боярыня!
– Я тебя кобылой сделаю! Хлыстом бить, на весь Новгород воду возить!
– Ты сынка-то отлови да в Новгород возверни, а то в чистом поле его волки заедят! – выпалила Маринка.
– Ах ты ж… – боярский кулак, весь изукрашенный тяжелыми перстнями с каменьями самоцветными заехал Маринке по скуле. – На! На! На! – Амелфа снова занесла кулак, примериваясь к окровавленному, изукрашенному синякам лицу… шумно выдохнула сквозь зубы и словно невероятным усилием разжала руки. Выскользнувшая из ее хватки Маринка упала, забилась, судорожно откашливая кровь и выбитые зубы. – Ну, все, поозоровали и будя! – боярыня отвернулась от лежащей у ее ног девушки. Голос ее звучал спокойно и только по дергающимся губам можно было понять, чего стоит это спокойствие. – Не к лицу нам, двум ведающим, драться меж собой, будто бабам в базарном ряду. Осерчала ты на сына моего Добрыню, держишь сердце на него неистовое, не желаешь отвернуть Слово свое… Да только сама что дальше делать будешь? Улетел Велес, не повернется, а повернется, так пожалеет, не желают боле люди над собой власти змеевой, не попустят богатыри змееву племени тут дальше жить-поживать, добра наживать. Все их добро – наше будет!
– Ото ж… дерутся-то всегда за добро. – эхом откликнулась Маринка.
– Ты-то бессребреницу из себя не строй! Сама-то к змею не ради богатств разве прилепилась, не ради власти его, не ради сильного плеча? Только он тебе больше не защита! Как жить дальше станешь? Изведут ведь тебя, дуру, за змееву любовь да за месть твою, что ты богатырей на туров обвернула!
Черный дым клубился над крышами теремов, громко трескались просмоленные доски, кричали люди, но в извилистом пустом переулке старая ведьма стояла над молодой и терпеливо ждала.
– Всех-то я обратно не отверну, Сил не хватит. – собирая в горсть капающую из носа кровь, Маринка угрюмо глядела в землю. – Я и сама не знаю, как у меня на десятерых-то Слово легло, да лепко так!
– Мне всех и не надо – не я им мать, не моя и печаль. А за сына единого, за Добрынюшку, дам я тебе откуп великий. Такой, что и не сможешь ты отказаться.
***
Усталая луна медленно взбиралась на темный небосвод. Похожие на дым тучи тянулись поперек ее багрового лика, точно отсветы новгородских пожарищ. Статная женщина в богатой, но изодранной и закопченной одежде, шла по высокой траве, собирая ночную росу подолом поневы.
– Добрынюшка, сыночек! – протягивая руки, позвала женщина.
Послышался топот и громадные туши рогатых туров закружили вокруг нее в молчаливом темном хороводе.
– Я к сыну пришла, а вы уж не взыщите! – отталкивая тянущиеся к ней тяжелые рогатые головы, приговаривала она. – Мне – у Калина стрелы добыть, сынку моему – змея бить, вам – великой жертвой быть, без жертвы змея не одолеть.
Один за другой туры отступали, растворяясь во тьме, пока не остался один – луна стряхнула покров облака и в ее лучах сверкнули золотые турьи рога.
– Сынок мой, Добрынюшка свет… – Амелфа Тимофеевна запнулась и уже твердо закончила. – Свет Никитич! Але не наскучило тебе чисто поле, да зыбучая трясина напрокучила, не желаешь ли ты, свет мой… ожениться?
Тур яростно взревел и ринулся в сторону, но боярыня с неожиданным проворством цапнула его за рог:
– Ну-тко тихо, теля! Разозлил ты Маринку-еретницу, до самого сердца пробрал, а ведьма она сильная… – в голосе боярыни невольно прозвучало уважение. – …хоть и молодая еще, ну так тебе ее молодость не в убыток. А со змеем… – боярыня хихикнула. – Змей девице не в укор!
Тур снова протестующе взревел…
– Слушай, что мать говорит! Думаешь, легко мне было Маринку умолвить? Бессоромная она, так ведь и бесстрашная,
