Москвы, хотя черт знает… — махнув рукой, он закинул чехол с гитарой за плечо и зашагал в сторону турникетов.
* * *
Торговля развернулась отлично. Шаурму и хот-доги разбирали как… горячие пирожки. То есть, конечно — лучше чем горячие пирожки! Кого в России можно удивить горячими пирожками? Разве что тех, кому не повезло расти без бабушек… А вот шаурма — она пользовалась бешеным спросом. Очереди-то за билетами на входе образовались серьезные, и коротать время за перекусом было куда как приятнее, чем просто пялиться кому-то в затылок. Да и бренд наш уже приобретал узнаваемость: все-таки Кузины видосы играли свою роль, а многие из меломанской братии этим летом уже навещали Сан-Себастьян. А там черные хотдожницы с Белыми дланями на бортах давно стали местной достопримечательностью!
Проблема подкралась внезапно. Я просто вышел из фургона размять спину и помахать руками, пройтись туда-сюда хоть пару шагов, оставив Кузю за прилавком, когда прямо передо мной вдруг нарисовался весьма свирепый старик: седобородый, с видимыми залысинами, но — высокий, почти с меня, крепкий, в коричневом твидовом костюме и очках с роговой оправой. В глазах его плясали огоньки пламени.
— Тебе конец, орк! — сказал он и ухватил меня своими цепкими пальцами за запястья. — Это твоя смерть.
И его руки вспыхнули, и кожа моя начала обугливаться.
— СУКА! — заорал я и врезал ему ногой по яйцам, но старик успел подставить бедро, так что особенного урона я сумасшедшему деду не причинил.
Жгло страшно, магических сил у этого мерзавца было предостаточно, он просто своей мощью продавил эффект от моих татау! Да и я хорош — давно не пополнял запас этой самой саирины, и потому теперь бессильно смотрел, как едва полыхают золотом лечебные иероглифы, и атомарная моделька тоже — но этого было явно недостаточно, по мою душу пришел самый настоящий матерый зверь, кем бы он ни был! Спалит же меня к черту, сраный маг! Вот вам и герой-урук, альфа-боец против младших дружинников и животинок из Хтони! Горелым мясом запахло капитально, боль ударила мне в сознание очищающей, мощной волной.
— …Месть беспощадная всем супостатам!
Всем паразитам трудящихся масс!
Мщенье и смерть сраным дегенератам!
Близок победы торжественный час!!!
— проревел я, и, сделав чудовищное усилие ухватил старика правой рукой за предплечье и сжал так, что лучевые кости его объятой пламенем десницы хрустнули, а лицо искривилось гримасой боли. — АГА!!! АГА, падла, проняло?
И двинул ему ботинком под коленку, но снова не попал, а свирепый дед теперь стал еще более опасным — и борода его, и волосы, и очки тоже полыхали пламенем, и он шагнул в мою сторону, входя в клинч, и ощерился, как будто желая вцепиться в меня зубами. Лицо у меня натуральным образом горело и наверняка покрывалось волдырями, и тут я вспомнил про свои клыки и уже раззявил пасть, но…
— ТАМ-М-М-М! — гулко опустилась тишина на парковку.
Старик вдруг резко перестал гореть, а меня как будто пыльным мешком по башке ударили — эффект был как от работающего полицейского негатора магии, только раз в сто мощнее.
— Все на землю, работает Сыскной приказ!!! — и я тут же выпустил старого засранца, и он заскулил, глядя на свою руку.
Конечно, я улегся на асфальт! Правда — на спину, потому что и грудь, и шея, и пузо у меня представляли собой сплошной ожог.
— Ваше превосходительство, это неприемлемо! — черт меня побери, если этот голос не принадлежал Ивану Ивановичу Риковичу, целовальнику, менталисту и бастарду правящей фамилии. — Кхм! Господин Жегулин, вы арестованы и подозреваетесь в нападении на подданного Государя Всероссийского и применении боевой магии на территории великого тракта!
— Ы-ы-ы-ы! — выл старик.
Всё-таки кости я ему сокрушил! Мне приходилось несладко, да, но ожоги за пару-тройку дней заживут, только бы до фудтрака добраться, обработать травмы и пожрать по-нормальному, даром что ли пятьдесят кило мяса заказывал? Да и спортпит в холодильнике имеется…
— Ваши действия в рамках самообороны признаются соразмерными, господин Сархан, — церемонно заявил государев целовальник. — У Сыскного приказа к вам нет претензий. Вам нужна медицинская помощь? Вы в состоянии давать свидетельские показания?
— Если есть чего напшикать на мою рожу — напшикайте, а? — просипел я. — Или в аптечке в машине возьмите, там ящик с капелькой красной, над раковиной.
Говорить было больно, рожа обгорела знатно, а еще и Кузя, упырь такой, подскочил ко мне с баллончиком ультрапантенола и залил мне весь хлебальник, ноздри, рот и глаза, и зашипел:
— Я заснял, заснял!
— Иди кофе вари, папарацци несчастный, — рыкнул я, отплевываясь. — И протеинчику мне с БЦААшками заболтай в шейкер, слышишь?
Жегулина уже паковали в самый обычный серый микроавтобус ярыжки. Или, если хотите, агенты тайной полиции, безопасники. Такие неприметные дядечки средних лет, среднего роста, средней комплекции, в самой обычной одежде и с безразличными выражениями лиц. Рикович защелкнул на руках и ногах аристократа кандалы, повесил ему на шею цепочку с небольшим золотым шариком — негатором, и, одобрительно кивнув этим самым ярыжкам, сказал:
— Сразу в лазарет его, потом в каземат. Пусть его Вика подлатает, чтобы не помер. Эти Жегулины уже вот где у меня, составлю рапорт в Москву, пуст принимают меры… — Иван чиркнул пальцем по горлу, показывая где именно у него Жегулины, а потом хлопнул по борту машины рукой.
Внедорожник отчалил, толпа, оттесненная секьюрити от места происшествия, постепенно втягивалась на фестивальную площадку. Я с кряхтеньем встал и переместился на ступеньки раздвижной лесенки у задних дверей фургона. Там и сидел, прикрыв веки — глаза болели сильнее всего. Мне было очень-очень плохо — и не столько от ожогов, сколько от осознания того, что этот старик уделал бы меня несмотря на сломанную руку. И это притом, что аристократ был далеко не из высшей лиги, а так — глава одного из мелких родов, которому денег не хватило даже на нормальную броню для дружинников!
— Это что, Иван Иванович, я у тебя в долгу, получается? — спросил я у Риковича, не открывая глаз.
— Э-э-э-э, а как ты…
— По запаху. Одеколон у тебя один и тот же, что в Хтони, что здесь. Хороший, дорогим алкоголем пахнет. Ну а как ты подошел — запах усилился. Тут и глядеть не надо, нос подсказал.
— А, да! —
