время полёта.
Он, кажется, не сразу понял, что произошло. Но когда понял — мне показалось, что от злости Второго загустел воздух.
Я активировал Щит. Вовремя — в него ударил бешеный сноп искр.
— Довольно! — прогремел вдруг неизвестно откуда новый голос.
Я не мог позволить себе озираться — в поле зрения держал Второго. Но краем глаза заметил, что Первый и Третий повернулись в сторону висящего на стене экрана.
— Уберите Щит, юноша, — приказал голос. — И будьте любезны, верните уважаемого Иллариона Георгиевича на грешную землю.
— Не раньше, чем вы представитесь, — не оборачиваясь, буркнул я. — Терять мне, насколько понимаю, нечего.
— Ошибаетесь. — В голосе послышалась улыбка. — Представиться? Охотно. Василий Фёдорович Калиновский, государевой милостию действующий ректор сего достославного заведения. К вашим услугам.
Я, помедлив, повернулся к экрану на стене.
Изображение в очередной раз сменилось. Теперь с экрана на меня смотрел полный добродушный мужчина лет пятидесяти. В таком же парике, как на экзаменаторах, но в мантии тёмно-красного цвета. Портрет ректора академии мне доводилось видеть. Это, без всякого сомнения, был он.
Я поклонился.
— Константин Александрович Барятинский. К вашим услугам.
Позади раздался звучный шлепок — Второй, освободившись от моей магии, спрыгнул на пол.
— Суровый вы человек, Константин Александрович, — покачал головой ректор. — Не ушиблись, Илларион Георгиевич?
— Вашими молитвами, — проворчал Второй. — Прошу вас немедленно вызвать охрану! И освободить помещение от этого... этого...
— Вы сами спровоцировали юношу, Илларион Георгиевич, — отрезал Калиновский. — Признаться, на его месте я поступил бы так же.
— Ну, знаете ли! — возмутился Второй. Он напяливал парик. — Если ректор академии поощряет подобное хамство со стороны абитуриентов...
— Ректор не поощряет отсев преподавателями талантливых курсантов, — холодно проговорил Калиновский. — Я наблюдал весь процесс экзамена, от начала до конца. И, как и уважаемый Давид Акопович, — он кивнул Третьему, — решением господина Барятинского восхищён. Если это — не достойный сын своего отечества, способный заглянуть в будущее уже сейчас, будучи совсем молодым человеком, то, право, не знаю, какими должны быть достойные... Ступайте, Константин Александрович, — вдруг сказал он мне. — Ваше решение заслуживает самых высоких баллов — каковые, несомненно, и получит. Результаты будут объявлены завтра.
— Благодарю, Василий Фёдорович. Рад знакомству. — Я поклонился.
Направляясь к выходу, услышал:
— Что же касается вас, господин Юсупов — прошу зайти ко мне в кабинет. Уверен, у нас с вами найдётся, что обсудить.
Я резко обернулся. Второй, опустив голову, делал вид, что поправляет мантию.
«Юсупов, — щёлкнуло в голове, — Илларион Георгиевич. И Венедикт Георгиевич... Родные братья? Похоже. То-то мне эта рожа показалась такой знакомой».
Глава 2. Императорская академия
Тренировки сегодня, в день отбытия в Академию, не планировалось, и всё же, когда в дверь постучали и я сказал: «Войдите», в комнату вошёл Платон. Остановился возле двери, всем своим видом показывая, что заглянул ненадолго.
— Напутствие? — спросил я, снова отвернувшись к зеркалу.
Принялся застёгивать парадный мундир Академии — новенький, его принесли от портного два дня назад.
— Без напутствия не обойтись, — развёл руками Платон. — Вы поступили в Академию, и теперь, согласно правилам, будете жить на её территории. Моя работа, как следствие, становится невозможной.
— Вы уже сделали достаточно, — сказал я.
Под руководством Платона я не только в совершенстве отработал разные защитные и обманные магические техники белых магов, но ещё и неплохо подтянул физическую форму.
— Будьте осторожны, ваше сиятельство, — вздохнул Платон.
Чем, признаться, здорово меня удивил.
— Я думал, вы скажете что-то насчёт белой и чёрной энергии... — Я повернулся к учителю.
— Я говорю обо всём сразу. — Платон улыбнулся. — У вас достаточно силы, чтобы вершить великие дела. Но сила часто кружит голову. Кроме того, учитывая ваш выбор факультета, вокруг вас постоянно будут чёрные маги. Ждите провокаций, ваше сиятельство. Понимаю, что вы росли в атмосфере любви и заботы и вряд ли готовы к такому...
Я приложил все силы к тому, чтобы не расхохотаться. Ну да, ну да, бедный Костя Барятинский! Эх, знал бы Платон, в каких условиях мне в действительности пришлось взрослеть... Куда уж там рафинированным аристократам.
— Я не говорю, что вы не сумеете с ними справиться, — внезапно повысил голос Платон, будто прочитав мысли по моему лицу. — Я говорю о том, что в таком окружении вам будет весьма непросто справляться с собой. Вы — свой самый опасный враг, Константин Александрович! И если вы проиграете битву себе, то второго шанса может не быть.
— Если я проиграю битву себе, — сказал я и застегнул последнюю пуговицу, — то кто же останется победителем?
Платон как-то странно улыбнулся и, молча поклонившись, вышел. Но дверь не успела закрыться — в комнату торжественно вплыл дед, уже готовый к отъезду.
Окинув меня взглядом, он несколько раз кивнул, соглашаясь со своими неведомыми мыслями, и сказал:
— Я горжусь тобой, Костя. Не скрою — хотел бы я так гордиться своим настоящим внуком. Но он не оставил ни одного шанса, и... В общем, хочу, чтобы ты знал. Ты — тот потомок, о котором можно только мечтать.
— Значит, ты принимаешь мой выбор? — уточнил я. — Больше не будешь спорить с тем, что военное дело я знаю чуть получше, чем иностранные языки?
Дед улыбнулся:
— Я беру во внимание твой опыт, и всё, что ты сделал для нашего рода... Да. Принимаю.
— Отлично. — Я улыбнулся в ответ. — Тогда чего же мы ждём?
* * *
В огромном парке рядом с Императорской академией собравшаяся толпа, силами которой можно было бы штурмовать средних размеров крепость, казалась крохотной горсткой заблудившихся людей. Тут были и новобранцы... в смысле, первокурсники, как я. И все остальные курсы — тоже. Первокурсников сопровождали родственники. Многие плакали — предстояла долгая разлука. По домам нас отпустят не раньше, чем начнутся рождественские каникулы, в конце декабря.
К счастью, слёзы лили в основном дамы, из числа провожающих. Первокурсники старались храбриться.
Ректор, Василий Фёдорович, прочитал проникновенную речь, усиленную какими-то магическими хитростями так, что каждое её слово отчётливо слышал каждый из нас. Про наш новый дом и его славные традиции, про великие надежды, которые возлагает на нас император, великую честь, оказанную нам, и прочее, прочее, прочее.
В какой-то момент
