понравилось… Что, если на вот таких вот фестивалях, или на самых обычных парковках вдоль трактов Скоморохи из Сан-Себастьянского филиала и Орда будут поддерживать друг друга?
— Ты за этим и остановил мой фудтрак на Змеином Языке, да? — понимающе кивнул головой я. — Понять — получится или нет? Идея мне нравится. У меня большие планы, и если не союзники, то те, с кем можно делать дела точно не помешают. Мы держим нейтралитет, знаешь? И если кто-то попробует отжать честно заработанные монеты у музыканта или жонглера рядом с машиной с Белой дланью на борту, то будь уверен: из машины вылезут страшные орочьи рожи, и будут драться за этого жонглера как за родную мать. Такое правило. Если твои циркачи тоже будут его придерживаться — то будет у нас взаимопонимание.
— Тогда — детали обсудим в Сан-Себастьяне, как вернешься? — прищурился он а потом вдруг ткнул пальцем мне за спину. — Кстати, у тебя молоко убежало!
— А? Ять! Кузя, молоко! — дернулся я, а потом спохватился. — Какое, ять, молоко, гребаный ты комедиант?
А когда обернулся — в воздухе оседали блестящие разноцветные конфетти. Дешево, очень дешево! Так себе фокус, говенный! И вообще — фу таким быть, он ведь мне еще Тиля Бернеса обещал!
* * *
— Говорят, тут готовят кофе на песке, — сказал Тиль Бернес. — Мне рекомендовал вас мой хороший друг, и я решил зайти, пока там "Рекорд-Ансамбль" публику развлекает… Сделаете мне такой крепкий, чтобы я еще полчаса по сцене как молодой прыгал, м?
Нет, определенно в нем было что-то от Линдеманна! Про таких говорят — мордатый. Мощный мужик, далеко за сорок, с брутальным грубоватым лицом и широкими плечами, и приятным тембром голоса. Одет просто, как какой-нибудь дальнобойщик или рабочий с фабрики. Куртка, брюки-карго, ботинки — ничего особенного. На лице — явные следы усталости: круги под глазами, бисеринки пота… Еще бы — полтора часа отбомбить на сцене с такой энергией — это колоссальное напряжение!
— Определенно, у нас в "Орде" лучший кофе во всем мире, — проговорил я. — Отличный вкус, отличное начало…
— Что-что вы сказали? — в его глазах поселилось подозрение.
— Вихри враждебные веют над нами, — я продемонстрировал ему перебинтованные предплечья. — Темные силы нас злобно гнетут. Но кофе сварить мне это не помешает. Один глоток решает всё!
Я не знал, какие намеки могут быть более толстыми.
— Так что же это получается? В бой роковой вы вступили с врагами что ли? — его подозрение приобрело вполне себе такое оформленное содержание. — Может вы еще и знаете, какая погода на Дерибасовской?
— На Дерибасовской хорошая погода, а на Брайтон-Бич опять идут дожди, — широко улыбнулся я. — Ты из каких краев и эпох, земеля?
— Ху-у-у-у! — выдохнул Тиль. — Да из две тысячи двадцать первого. Из Москвы я, меня молнией на крыше консерватории убило, когда я спрыгнуть хотел по дури… С тех пор тут и трусь. Неужели и вправду я здесь не один, а?
— Одна магичка говорила — на данный момент человек пятьсот имеются, на всю тутошнюю Россию. Ну и один черный урук, то есть — я. А ты что, вправду никого не… — я повертел ложкой в руке как-то неопределенно.
— Не встречал? В смысле — из наших? Да была одна девка, наркоманка, год назад ворвалась ко мне в гримерку и "Ду хаст" на немецком орала, но померла от передоза прямо у меня на коленях, сказать ничего не успела, — развел руками Бернес, а потом взял у меня из рук стаканчик кофе и вдохнул его аромат. — У-у-у-у, как в Сухуме, на Брехаловке! Чистый кайф! Нет, мужик, я очень рад тебя видеть, ты даже не представляешь насколько!
— Ну и я тебя! — вернул ему улыбку я. — Спасибо за музычку оттуда, Тиль… Тебя как, кстати, зовут-то?
— Тиль, — кивнул музыкант. — Хотя — стопроцентный русский, москвич в пятом поколении. Родители в честь Тиля Уленшпигеля назвали. А Бернес — это уже не моя фмилия, да. Это я тут взял творческий псевдоним, в честь любимого артиста. А так-то Полюхович я, если по здешнему. А ты?
— Бабаев. А тут — Бабай Сархан, получается. Ресторатор. Я здесь с начала лета обитаюсь. Кстати — тоже по трагической случайности, и тоже — молнией убило. Шаровой. На дороге. Вот осваиваю новый вид бизнеса, буду франшизу предлагать народу.
— Нет, ну это даже интересно: нас убивает молнией, мы попадаем в колдовской мир, и… Почему-то не вселенную спасаем, не великими волшебниками становимся, а… Я вот песенки пою, а ты отечественный фастфуд с колен поднимаешь. Мелко, да? — он отпил кофе и, подняв глаза к небесам, спросил: — Где мои суперспособности?
— И ничего не мелко, — возразил я. — Теория малых дел в действии! Нужно делать так, как нужно, а как не нужно — делать не нужно, а? Ты музыку играть умеешь, я — кофе варить. Может кто-то воспалением легких не заболеет от стакана горяченького, или от кого-то депрессия отступит, когда он про "Любимый город" послушает. Может, это и есть наше спасение мира? Да и про суперспособности… Я вон лом могу в узел завязать, если он не гномского железа, конечно. Ты — поешь так, что у народа дух от восторга вышибает! Грех жаловаться. Прикинь, если бы наши бренные души зашвырнуло, скажем, в гоблинов?
— Ваще-то! — возмутился из-под прилавка Кузя, но я пинком отправил его в сторону кабины, и он тихо матерился уже оттуда, из-под сиденья.
— Может и так, мужик, может и так… — Тиль поставил пустой стаканчик на прилавок, а потом хлопнул себя по лбу и попросил: — Дай ручку, а? Я тебе электронный адрес напишу. Ты маякни мне, обязательно, а? Мне просто идти надо, там договорились финалку отыграть вместе с пацанами из "Рекорд-Ансамбля", но ты, главное — не теряйся, ладно? Не смей просто пропасть! Ты где вообще, как?
— В Сан-Себастьяне — это если в целом. Спроси там про Бабая из Хтони у таксистов, тебе расскажут. Думаю, через пару месяцев вернусь! Но всегда буду рад видеть, слышишь? Скачаю все твои песни! — пообещал я.
— Давай, руку не жму, но в целом — ментально обнимаю, очень рад был, реально! — он дописал на стаканчике адрес
