часто болела. Держалась молодцом, не капризничала и не жаловалась, не любила ходить по врачам, работала больше иных здоровых – она была хорошей портнихой и без заказов не сидела ни дня. Но Штехнер конечно всё равно над ней трясся, ухаживал и берёг. И палисадник разбил для Ирены, чтобы в плохие дни, когда нет сил пойти прогуляться, она могла посидеть в своём саду. И ландыши там развёл для неё, выкопал в лесу корневища, привёз, тайком посадил – чтобы Ирена не огорчилась, если ничего не получится. Ну а если получится, значит, будет сюрприз. Сюрприз удался; за несколько лет ландыши по всему двору разбежались, даже под соседскими окнами зацвели. А подснежники, снегуоле, как их в Литве называют, галантусы по-научному, они с Иреной вместе сажали. Ранней весной приметили поляну в лесу, летом приехали за луковицами, в сентябре посадили. Весной огорчились, что они не прижились, зато как через год удивлялись и радовались, когда в конце февраля подснежники зацвели! Оказалось, галантусам много времени надо, чтобы привыкнуть к новому месту, сразу никогда не цветут.
Лесные подснежники в центре города – небывалое чудо по тем временам. Это сейчас они вошли в моду и встречаются в палисадниках практически на каждом шагу, а тогда, почти тридцать лет назад, их подснежники были такие единственные. Люди специально приходили смотреть, даже в газете про их двор написали; впрочем, это как раз напрасно: после статьи на двор набежали орды предприимчивых цветочниц. Они с Иреной сперва растерялись, раньше у них с клумб никогда ничего не пытались красть. Спасибо деду Аркадию и его игрушечному автомату – псих-то он псих, а подснежники отстоял.
Дед Аркадий давным-давно умер, но Штехнеру иногда казалось, он до сих пор охраняет их палисадник. Во всяком случае, ни на подснежники, ни на ландыши уже давно никто не посягал. Если совсем по правде, пару раз, возвращаясь с вечерней смены, Штехнер видел, ну или ему мерещился призрачный силуэт с автоматом среди кустов. Но мёртвым дед Аркадий пугал его гораздо меньше, чем при жизни. По крайней мере, не матерится, и безумным взглядом его не сверлит. Так что, если хочет, пусть себе бродит вокруг палисадника. Цветы, опять же, будут целей.
Время шло; конечно, они с Иреной старели. Стареют, к сожалению, даже счастливые; Штехнеру казалось, это неправильно, но всё равно получилось так. Пенсия у него была небольшая, хотя работал всю жизнь, а у Ирены – такие крохи, что не о чем говорить. Но он по-прежнему не сидел без работы, руки-то никуда не девались. И, тем более, голова. Старый Город есть Старый Город, в смысле, почти все дома здесь понятно в каком состоянии, вечно что-то ломается, в том числе, и проводка, а старожилы знали номер его домашнего телефона. И детям его подсказывали, и квартирантам, и недавно приехавшим новым жильцам, передавали Старого Штехнера из рук в руки, как сокровище: мастер хороший, добросовестный, старая школа, и человек золотой. Так что постоянно бегал по вызовам, чинил то, с чем мог справиться сам, а когда не мог, досконально и доходчиво объяснял, в чём проблема, какого надо искать специалиста, какие нужны запчасти, и где их можно за полцены достать.
В общем, нормально жили, его заработков хватало не только на еду и квартплату, но и на хороших врачей. Это было самое главное: Ирена с годами совсем сдала, а в бесплатной поликлинике так себе доктора – ну, чего вы хотите, возраст. Хотя можно подумать, великий возраст. Семидесяти ещё нет.
От платных врачей толку со временем становилось всё меньше; сами признавались: мы не умеем совершать чудеса. Вот это жалко, конечно. Старый Штехнер всю жизнь был уверен, что главное – дотянуть до двадцать первого века, уж тогда-то люди точно победят все болезни, отменят старость и научатся жить, ладно, может, не вечно, но лет триста хотя бы. А лучше семьсот. Он не просто мечтал, а натурально планировал, как тогда развернётся, какие освоит профессии, куда они с Иреной поедут, и может быть однажды ему удастся – техника не стоит на месте! – слетать на Марс. Но почему-то оказалось не так. Дожили до двадцать первого века, и фигли толку, цифры на календаре сменились, и всё. Только курить везде запретили, цены на табак взвинтили безбожно, почти всю еду объявили «вредной», а на Марс никто не летает, и старость не победили, даже простые болезни не научились лечить.
Старый Штехнер догадывался, что Ирена умрёт первой, оставит его доживать одного. И даже, в общем, сам был согласен, что так лучше, чем наоборот. Он-то сильный, здоровый, бодрый, с чем угодно справится, а за Иреной нужен уход. Она в последние годы едва ходила – из спальни в кухню ковыляла чуть ли не полчаса, там садилась в кресло на колёсиках, очень удобное, специально для неё переделанное из найденного на свалке старого офисного, оно ездило в любом направлении, и крутилось туда-сюда. В этом кресле Ирена отлично справлялась с готовкой; Штехнер сперва рвался избавить её от работы, делать всё сам, но быстро сообразил, что нельзя человеку совсем без дела, а готовить Ирена любила всегда.
В хорошие дни, когда сил хватало, Ирена выходила посидеть в палисаднике, то с книжкой, то просто так. Штехнер вынес ей в палисадник кресло, обитое дерматином, чтобы от сырости не испортилось. И даже небольшой навес от дождя смастерил. Иногда сидели там в дождь вдвоём, Ирена в кресле, как королева, он мостился на подлокотнике, болтал без умолку, вспоминал разговоры с соседями и клиентами, пересказывал книги и городские новости, рассуждал, сколько пришлось бы ехать автобусом до Луны, а Ирена слушала и улыбалась, что он всегда умел, так это её веселить.
Умерла она в этом же кресле, в своём палисаднике. В первый раз вышла во двор после долгой зимы и на редкость холодной весны. Штехнер ей помог, усадил, укутал и убежал к соседке чинить электроплиту. Пока работал, не чувствовал даже лёгкого беспокойства, не то что настоящей беды. Наоборот, был уверен, впереди у них с Иреной долгое лето и, даст бог, тёплая осень, а потом – чего гадать, что-нибудь будет, а мы поглядим. Только когда вернулся во двор, всё понял. И сразу подумал: хорошо, что Ирена успела увидеть ландыши. Буквально позавчера ещё ни одного цветка не было, вовремя они зацвели.
Только об этом и думал, даже когда приехала скорая, вокруг мёртвой Ирены суетились врачи: хорошо, что она успела увидеть ландыши. А то
