– если он не колдун – не дано знать грядущего.
– Я не колдун, но грядущее вижу, – виновато вздохнул Тычок, а затем вдруг лукаво прищурился. – Побереги свою лютню. Можешь поставить штиблеты, коли не жалко.
Он сжал кулак и с ехидной миной подпер им щеку. Аллонель испытующе взглянул на тускло блеснувший, выставленный на всеобщее обозрение тонкий перстень.
– И поставлю, пожалуй. Предскажи грядущее.
Тычок изменился в лице. Ему стало стыдно.
– Не надо, я пошутил.
– Ты не умеешь предсказывать?
– Умею.
– Так предскажи. Я хочу увидеть невозможное.
Тычок сокрушенно вздохнул. О, Творец – очередной блин грядущего снова комкался непотребством, осталось лишь слово сказать. Почему у него все всегда получается наперекосяк?
– С вон той сосны, – мотнул он головой, – сейчас сбежит белка, схватит шишку и залезает обратно.
Менестрель молчал. Та сосна росла за спиной предсказателя, и он никак не мог видеть шустрого зверька, который и правда изредка мелькал среди ветвей. Белка, как по команде, перепрыгнула на нужную сосну, метнулась на землю, замерла на мгновение, цапнула шишку и снова шмыгнула наверх. Собеседник-предсказатель все так же сидел, понуро глядя в пустоту: белку свою он и взглядом не удостоил. Аллонель криво усмехнулся и принялся стаскивать обувь. Тычок болезненно скривился:
– Не надо.
– Надо, – строго заверил Аллонель. – Грех сбивать ноги тому, кто обладает великим даром. Употреби его на благо. Башмаки я и новые куплю, добрые люди охотно делятся деньгами за мои песни.
Прощались тепло. Аллонель шел из города, Тычок сему весьма опечалился – вот хорошо бы побродить по дорогам в компании с мудрым менестрелем. Но здесь пути их расходились, и растерянный обладатель удобных штиблет направился в город один. В обувке, зато в дрянном расположении духа.
Город встретил его толкотней, гомоном и бдительными стражниками. Стегать и выпроваживать за ворота его никто не спешил: все меньше Тычок походил на бродягу. Стражников смущал взгляд странного проходимца – ушлые, подозрительные лиходеи смотрят по-иному. Во взгляде же этого бродяги витала целеустремленная мысль – любой видел, что человек идет по делу, причем наиважнейшему. Зачем такого выпроваживать – авось пользу городу принесет, пусть себе проходит, куда надобно. Тычку такое отношение было внове: вот что значит обутый человек. Везде ему и почет, и уважение.
Размышляя, куда бы направиться, Тычок брел по центральной улице. Его заинтересовали вывески. Буквы оставались теми же неведомыми закорючками, но картинки говорили сами за себя. Вскоре он ожидаемо увидел игорный дом. Победно улыбнувшись, Тычок последовал мимо. Оставим легкую добычу на крайнюю нужду, а пока поищем чего-нибудь позаковыристей.
Позаковыристей обнаружилось буквально тут же. Следующая вывеска гласила, судя по тисненной картинке, о чудодейственных предсказаниях. Вот оно.
Когда он поднимался на высокое крыльцо, в животе заворочался липкий страх. То, что он мог тут учинить, вызвало веские опасения. Но новая жизнь диктовала и новые поступки, а страх нередко являлся их существенной частью. Что же, когда-нибудь надо начинать.
В приемной чинно сидели две женщины почтенного возраста, одна молодая, сидевшая наособицу и одетая поопрятнее прочих, да крепкий бородатый детинушка с постным лицом. Обе матроны тихо переговаривались с детинушкой и промеж собой, но тут замолчали и настороженно принялись разглядывать нового визитера. Тычок поздоровался.
– За мной будешь, – сообщил детинушка. Настороженность спала, разговор возобновился, и Тычок вскоре узнал, кто зачем пожаловал. Будто в нервном волнении то и дело сжимая кулаки, Тычок проведал что было и будет происходить с каждым просителем. После чего крепко задумался: сердце заколотилось и вовсе немилосердно – всех их облапошат, кроме разве что одной матроны, решение по ее вопросу предсказательница угадает, видно случайно. Он откашлялся.
– Прошу прощения, добрые люди. Ведаю я, что напрасно вы сюда пришли. Тебе, добрый дровосек, скажут, что ты должен откупиться от сестры мельника. Но в действительности она тебя обманывает: никакого ребенка у нее нет, и вершит она всю свою затею оттого, что вы живете лучше их. Долго она твоего сына блазнила, только после плевалась. Тебе, матушка, скажут, что сына твоего продали в рабство да увезли за море, а в действительности он живет в Вешках у молодой вдовы, третий дом направо. Живет хорошо, а возвращаться ему попросту стыдно. Вам, сударыня…
Тут внутренняя, богато отделанная дверь раскрылась и проем заслонила фигура здорового мужика. Детинушка, добрый дровосек, ему и до плеча не достал бы, случись им встать рядом. Мужик, сильно смахивающий на местного вышибалу, недобро оглядел сидящих и остановил убийственный взгляд на Тычке. Шагнул, сгреб за ворот, хорошенько пристукнул о стенку и потащил было обратно, откуда вошел. Но тут все страждущие вскочили с мест и отчаянно стали молотить мужика куда не попадя. Только молодая выскочила за дверь на улицу, остальные знай охаживали здоровяка кто во что горазд. Бабы, правда, больше выли, зато дровосек сумел вырвать обмякшего Тычка из рук ошеломленного вышибалы. Тот, отмахиваясь от бабьих рук, тянущихся к глазам, сперва опешил, но вскоре пришел в себя, расшвырял тех, кто послабже и всерьез сцепился с лесорубом. Тут входная дверь распахнулась, и в приемную шагнул стражник. Из-за его спины испуганно выглядывала молодая посетительница.
– Прекратить! – рявкнул стражник. Повисла пауза. Дровосек вырвался наконец из гибельного захвата и хмуро, хоть и осторожно, утер рукавом расквашенный нос. Обе матроны принялись поправлять съехавшие платки и возмущаться куда тише. Вышибала только досадливо щерился.
Молодая кинулась к беспамятному Тычку, стоявшему на коленях и вяло перекатывающему головой. Ахнув, она выудила будто из ниоткуда белоснежную тряпку, и прижала к тычкову затылку. Отняла, увидела красное пятно, невнятно запричитала и прижала пуще прежнего. Тычок то ли застонал, то ли протестующе замычал.
Внутренняя дверь снова открылась. Из недр дома вынырнул потный, суетливый толстячок, а за ним проем заслонила темная фигура в дорогих ниспадающих одеждах. Торжественно кивнув прошмыгнувшему к выходу толстячку, фигура устремила покровительственный взор на стражника. Послышался надменный женский голос:
– Благодарю вас за вмешательство, сударь. Теперь это наше внутреннее дело.
Стражник было замялся, уловив правоту в речах темной фигуры, но молодая дерзко вскинула голову:
– Как бы не так! Я думаю, что они мошенники, сударь. И этот посетитель – с разбитой головой! – может подтвердить сей прискорбный факт.
– В самом деле, леди Айна? – в голосе фигуры сквозь надменность проступила доля иронии. – А я полагаю, что мошенник он, и как же нам быть?
Стражник перевел настороженный взгляд с темной фигуры на Айну и уперся наконец в Тычка. В глазах промелькнула понимание.
– В таком случае, полагаю, мне придется забрать его в приказ до выяснения всех обстоятельств дела, – произнес он с
