накладывали, чтобы туда поскорее сбежать. Ну, может, пока молодые, любовь, то-сё, интересно, ещё терпели бы. Но до старости точно никто бы не доживал.
Когда призрак сказал про плохие дороги, Штехнер запоздало испугался за Ирену. Она-то не знала, что после смерти бывают такие опасности! Куда угодно пойти могла. Иренка вообще оптимистка. И доверчивая. Была.
– Да хорошей дорогой твоя пани Ирена ушла, чего ты всполошился, – утешил его дед Аркадий. – Я ей самую лучшую из всех дорог подсказал.
– Ты подсказал?
– Ну да. Это моя работа. Для того и нужны сторожа, чтобы подсказывать умирающим, какая дорога хорошая. А к плохим даже близко не подпускать. Как по мне, они от плохих дорог сами должны бы шарахаться. Сразу же видно, что добра там не будет. Но нет! Некоторых на плохую дорогу как магнитом притягивает. Иногда, не поверишь, до драки доходит. Ты ему: «Даже не вздумай, сюда нельзя, поворачивай», – а он невменяемый и прёт как танк. Ну, я только в самом начале два раза подрался, пока был неумелый, неопытный, а потом научился самые худшие пути запирать.
– На замок, что ли? – изумился Старый Штехнер. – Как дверь в сарай?
– Что-то вроде. На самом деле, невелика премудрость. Запер и запер, подумаешь. Это умеют все сторожа. А вот что действительно трудно – это успеть заранее, к самой последней минуте, пока человек ещё жив. Если развернуть умирающего лицом к хорошей дороге, ему будет не страшно, не больно, а весело, легко умирать.
– И ты развернул мою Иренку к хорошей дороге? То-то она так улыбалась.
– Ну да. Но, по правде, с ней было совсем нетрудно. Я только чуть-чуть помог, а дальше она всё сама.
– А говоришь, не ангел, – вздохнул Старый Штехнер. – По мне, тот и ангел, кто от самого страшного спас. Я, знаешь, раньше, когда Ирена была жива, иногда думал, что лучше бы сам два раза перед смертью помучился, если бы так было можно – за неё и за себя. Но и без меня хорошо получилось! Я теперь твой должник навсегда.
– Да ну, никакой не должник, – отмахнулся от него дед Аркадий. – Ты же меня ни о чём таком не просил, я сам. Сторожа вообще для себя стараются. Когда кто-то уходит хорошей дорогой, сторож его радость, как свою чувствует. Ух, красота!
– А куда она пришла по этой дороге? И как там теперь живёт? – спросил Штехнер, и вот тут ему наконец стало страшно, как до сих пор никогда в жизни не было. А вдруг дед Аркадий сейчас расскажет что-то ужасное? Про ад, или даже чего похуже? Ада, конечно, нет и не может быть, никогда в эту ерунду не верил, но вдруг призрачный дед Аркадий сейчас наврёт, или просто пошутит про ад? Кто этих призраков знает; в конце концов, они, вроде, для того и нужны, чтобы людей пугать. Обманет, голову заморочит: «В аду твоя Ирена томится!» – не верю-то я не верю, но как потом с этим жить? Не надо было его расспрашивать, – в панике думал Штехнер. – С другой стороны, он же мой единственный знакомый покойник. Другого шанса не будет. Я не мог не спросить.
– Да откуда мне про такое знать? – вздохнул дед Аркадий. – Я, сам видишь, тут сижу, как привязанный. А она далеко ушла. Но ты не волнуйся, говорю же, самой лучшей дорогой. Хорошие дороги никогда не уводят в плохие места.
– Самой лучшей дорогой, – повторил Старый Штехнер. Он, с одной стороны, чуть не плакал от облегчения, что призрак не стал пугать его адом. А с другой, обидно, конечно, что покойник не знает подробностей. Кому тогда вообще знать?!
– Это же, – мягко сказал ему дед Аркадий, – всё равно как если бы я в аэропорт работать устроился. В буфет, или багаж проверять. А пани Ирена, к примеру, улетела в Америку в тот день, когда была моя смена. Да, я с ней поздоровался, объяснил, где табло с расписанием рейсов, видел, как она прошла на посадку, знаю, что вылет был вовремя и сели потом нормально, без происшествий, всё у неё хорошо. Но это не значит, что я могу тебе рассказать, в каком она поселилась штате, в городе, или в деревне, как там устроилась, завела ли собаку и какой купила чайный сервиз. Так понятно?
– Так понятно, – вздохнул Старый Штехнер. И, помолчав, добавил: – Хотел бы я тоже в ту Америку улететь.
– Твой рейс нескоро ещё, – заметил призрачный дед Аркадий. – Долгожителя сразу видно. Понимаю, что тебе от этого мало радости. Но тут ничего не попишешь, каждой жизни свой срок. Всё, что я могу сделать, чтобы доживать веселее было – помочь тебе устроиться на работу в аэропорт.
Старый Штехнер так запутался в этих метафорах, что сперва сдуру подумал, речь про настоящий аэропорт. Призрак обещает устроить его туда на работу – проводку, к примеру, чинить. Чёрт его знает, как, но мало ли. Чего только не бывает. У него там, к примеру, знакомые призраки пассажиров, умерших в ожидании отложенных рейсов, так запугали начальство, что их во всём слушаются, поэтому могут с устройством помочь. Даже успел прикинуть: а может и правда устроиться на работу? Всё-таки, когда занят делами, жить веселей, – и привычно оборвать эти бодрые мысли унылым «зачем?» Только потом сообразил, откуда взялся «аэропорт» в разговоре, вспомнил, что просто такое сравнение. Но тогда совсем непонятно, что означает «устроиться на работу». Призраком, что ли, тоже слоняться и пугать по ночам прохожих? Так сам же сказал, «долгожителя сразу видно». Это пока я ещё помру…
– Сторожа, по уму, должны быть живые, – сказал дед Аркадий. – Нас, призраков, на весь штат сейчас только трое таких. Живые гораздо лучше работают, у них больше сил. Мне после смерти контракт продлили, потому что работать особо некому. А я как раз хотел посмотреть, как внуки вырастут. Рядом с ними подольше побыть. Но теперь они уже такие большие выросли, что скоро старыми станут. Незачем мне здесь сидеть.
– Марюс твой, вроде, лет семь назад уехал в Ирландию, – вспомнил Штехнер. – А Линочка замуж вышла и тоже уехала. Не знаю, правда, куда.
– Далеко не уехала, – отмахнулся призрак деда Аркадия. – У них с мужем дом за городом. Большой яблоневый сад. Двое мальчишек, погодки. Хорошо живут, дружно, тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. Я пару раз заходил на них поглядеть… Так я это всё к чему. Я уже давным-давно мёртвый. Работать устал. Но просто так уходить – не дело. Сторожей и так не хватает. Нас всего девяносто восемь на
