Пойдём ужинать.
Надя с видимым облегчением взяла меня под руку, и мы двинулись к столовой.
— Кстати, — пародируя мою интонацию, подмигнула Надя, — хотела спросить. А зачем ты сломал башню?
— Скучно было.
— Костя! — толкнула она меня.
— Сочинение-то дашь прочитать?
— Нет! — От следующего толчка я едва не упал и толкнул сестру в ответ. Так мы и ввалились в столовую, борясь и хохоча, как дети.
— Константин Александрович Барятинский и Надежда Александровна Барятинская! — провозгласил, поднимаясь из-за стола, дед. — Опора и гордость нашего рода, воплощение великолепного воспитания и выдающихся моральных качеств! Безупречно пунктуальны и не испытывают никаких трудностей с этикетом.
Замерев в подобающих торжественному тону позах, мы постарались стать серьёзнее.
* * *
Засиделся я допоздна, по просьбе Нины разбирая Костины вещи. Что оставить в имении, что забрать с собой в городской дом. Имение как-то опустело, многое уже перевезли, часть мебели накрыли чехлами. Все мы казались незваными гостями в доме, который уже почти приготовился впасть в спячку на зиму.
Ковыряться в чужих вещах мне было неимоверно скучно. Тем более что прежний — настоящий — Костя сам по себе был человеком, для меня абсолютно не интересным. Все его многочисленные костюмы, туфли, жилеты и галстуки — всё это меня не интересовало ни в малейшей степени. Галстуки я даже завязывать не умею, да и в плечах раздался благодаря тренировкам — скоро в Костины вещи вовсе перестану влезать. К тому же на ближайшие пять лет мой гардероб определён — форма Академии. А потом меня, надо полагать, ждёт государственная служба, где тоже есть определённый дресс-код. Так что в конце концов я плюнул и решил — пусть всё Костино барахло остаётся здесь. Полистал под настольной лампой старые журналы и улёгся спать.
За окном разыгралась гроза. Гром рокотал ещё во время ужина, а теперь он докатился до поместья. За шторами виднелись вспышки молний, барабанил дождь. Я привык засыпать и не в таких условиях, так что буйство природы меня убаюкало. Но не на всех гроза подействовала одинаково.
Уже сквозь сон я услышал, как открылась дверь, и почти беззвучные шаги зашуршали по полу. Сон быстро и плавно откатился на исходные позиции. Я приоткрыл глаза, пользуясь своей уникальной способностью. Я-то прекрасно видел в темноте, а вот мой визитёр, кем бы он ни был, вряд ли сумеет различить ночью небольшое движение век.
В том, что опасности не предвидится, я убедился тотчас же — вошедшая была девушкой. И запах, опередивший её, стёр все сомнения.
— Китти, какого...
Я осекся, когда завёрнутая в одеяло девушка скользнула ко мне под бок.
— В-в-ваше сиятельство, вы ведь не прогоните меня в такую грозу? — прошептала она, преувеличенно трясясь не то от страха, не то от холода.
Первым порывом было обнять её, согреть, защитить. Но за первым порывом последовал бы второй, а где второй — там и третий. Всё тот же странный, чарующий аромат кружил мне голову, убеждал послать к чёрту все сдерживающие факторы.
— У тебя что, крыша протекает? — осведомился я.
— Нет, я просто боюсь грозы, ваше сиятельство.
Её рука нашла мою под одеялом и робко сжала.
— Так! — Я резко сел, скрестив ноги и включил свет.
Верхний свет. До выключателя мне нужно было идти на другой конец комнаты. Но я пожелал света — и от меня будто невидимый провод протянулся к люстре. Она вспыхнула.
Причём, для меня это, кажется, было более удивительно, чем для Китти. Служанка знала, что работает на магов, и те умеют делать всякую магическую дребедень, так что ничему не удивлялась. Она села напротив, щурясь от яркого света. На ней была полупрозрачная ночнушка, едва прикрывающая бёдра.
— Ваше с-сиятельство? — пролепетала служанка.
— Что ты со мной творишь?
— Ничего особенного. Простите...
И тут в дверь постучали.
— Костя? — послышался голос Нины. — У тебя свет, я вижу. Ты не спишь?
Вся кровь отхлынула от лица Китти.
— Константин Александрович, прошу, не выдавайте! — зашептала она, дрожа, как осиновый лист на ветру. — Меня тотчас же рассчитают, умоляю, я не хочу...
— Под кровать. Быстро! — прошипел я.
Китти, на ходу завернувшись в своё одеяло, скатилась на пол. Я дал ей пару секунд, чтобы затаиться, и громко сказал:
— Нет, заходи!
И тут же оборвал связь с люстрой. Лампы погасли.
Отворилась дверь, и в спальню вплыл огонёк свечи. Ночная рубашка Нины была приличной длины и, в отличие от рубашки Китти, не просвечивала. Но всё равно выгодно подчёркивала достоинства фигуры. Я убедился, что хорошо накрыт одеялом. Напряжённая ночка, что и говорить.
— Прошу простить за вторжение, — сказала Нина, подойдя ближе. — Ты позволишь?
— Конечно. — Я отодвинулся, и Нина присела на край постели. Свечу она продолжала держать.
Вдруг она принюхалась. Чёрт... Запах! Тот сводящий с ума аромат! Его-то под кроватью не спрячешь.
— Этого я и боялась, — вздохнула Нина.
— Чего? — не понял я.
— Костя... Прежде всего: я понимаю, что ты пришёл из мира...
Тут я глухо закашлялся, чтобы заглушить подробности, не предназначенные для ушей Китти.
— ...не столь обременённого правилами приличий, как наш, да и вообще, — продолжила Нина. — Но поверь мне — это не выход.
— Что — не выход? — недоумевал я. — Вход?
Нина улыбнулась, как-то сочувственно — мне аж тошно сделалось.
— Я заметила, что из моего шкафчика пропал флакон с приворотным средством, — грустно сказала она. — Я не горжусь тем, что их делаю, поверь. Меня попросила об этом одна хорошая подруга — имя её, с твоего позволения, называть не буду. И ничего постыдного в такой просьбе нет, этой даме всего лишь хочется вновь обратить на себя внимание охладевшего супруга.
— Прекрасно, а я тут при чём?
— Костя. Ну я ведь чувствую запах, — вздохнула Нина. — И ты, кстати, всё сделал неправильно. Во флакон нужно было добавить волос или ещё что-то, принадлежавшее тому, кого ты хочешь приворожить — а не своё. Суть в том, чтобы перенаправить энергию влечения человека... Это, впрочем, частая ошибка новичков. Получается, что ароматом зелья ты воздействуешь сам на себя.
— Приворотное средство, значит? — произнёс я сквозь зубы.
О нет, тетушка, ты ошибаешься! Китти всё сделала правильно... Зараза. От этого аромата у меня все мысли
