подарил на поступление. Я-то как раз гитару просил. В музыкальную школу тайком бегал. Врал, что в качалку. А получил пафосную побрякушку.
Теперь выражение глаз стало не просто напряжённым: в них засверкала злость. Правда, никуда не делась усталость — лишь напитала собой хриплый голос ещё заметнее.
— Отец поднялся в девяностые. Многие тогда рискнули… Был начцеха синтеза искусственных алмазов. Организовал народ, подмял производство, наладил сбыт. Теперь по факту владелец всего завода. Через подставного директора, ясное дело.
Достав ещё одну сигарету, Мирон повертел часы на указательном пальце и кинул их Янеку. Зося, которой уже доводилось щупать дорогой хронометр, лишь вздохнула. Историю она тоже слышала.
— Понимаешь, я для него не сын. Я наследник. Продолжатель дела. Потому в Политех и запихнул: «Надо быть в курсе современных технологий». А я петь хочу! Сочинять, играть и петь!
Голос сорвался на крик, и словно подгадав, запищал мобильник. Мирон яростно рыкнул в трубку:
— Да! Нет. Сам доберусь. Сорри, Володь. Нервы. Всё, отбой.
Потёр ладонями лицо, щёлкнул зажигалкой, втянул дым. Уже спокойнее произнёс:
— Когда пошли паники, отец приставил человека. Водитель, телохранитель, шпион. Но мужик вменяемый, не мельтешит. Стараюсь не обижать.
Янек, всё это время сосредоточенно ощупывавший часы, ткнул пальцем в корпус.
— Зря ты на отца бухтишь, Мирон-кун. Таскать на себе почти двести граммов серебра — гарантированно предъявить шванц всякой мелкой нечисти. Слабые сглазы и проклятия тоже блокнет — по большей части. Вот смотри.
Зося закатила глаза: начинался выпендрёж. В лучах закатного солнца Мирону по очереди были предъявлены массивные серьги, кольца, браслеты, цепочки на щиколотках и кулон в форме анкха, украшенный мелкой филигранью. К чести зрителя, отреагировал тот почти равнодушно, лишь в очередной раз изогнул губы.
— Вся эта шамбала — не моё. Сорри. Не осуждаю, но вот вообще не моё. Проклятия…
Впрочем, последнее слово прозвучало иначе. Будто в него был вложен некий иной смысл. Будто оно срезонировало с чем-то в душе говорящего. Цапнуло струны, которые принялись звенеть и плакать.
Мирон докурил и тут же достал следующую. На реплики Янека, разведшего светскую болтовню, он отвечал всё реже и односложнее. Пальцы его подрагивали, напряжение в глазах копилось и искрило.
Наконец парень встал, медленно провёл ладонью по грифу гитары.
— Хороший инструмент, — выдавил он с заметным трудом. — Сорри. Пойду я.
Быстрым, нервным шагом Мирон устремился к переходу в сторону Сосновки. Зося тоже погладила гитару и слезла со скамьи. Её взгляд встретился со взглядом брата.
Янек держал в руках серебряные часы.
* * *
Трещал валежник, осыпались рано порыжевшие листья. Мирон ломил по прямой, не разбирая пути. Он спотыкался, едва не падал, хватался за шершавые стволы, тяжко хрипел и снова топал вперёд. Ладони дрожали всё сильнее, пальцы правой разминали левую, лицо бледнело в тон к глазам.
Упершись лбом в очередную сосну, Мирон достал пачку. Неверным движением попытался вытянуть сигарету, рассыпал половину, выругался. Лес вокруг плавно приплясывал, кружился, нырял, погружаясь в бочаги теней. Ночь заходила со спины и тянулась к затылку своей чёрной рукой.
— Иду, — вдруг отчётливо произнёс Мирон. Выпрямился, передёрнул плечами и снова побрёл, загребая ступнями. — Иду уже. Да иду я. Всё, всё, иду…
Теперь глаза его были закрыты. Впрочем, это ничуть не мешало.
* * *
В комнате Янека духота стояла всегда. Не спасала даже вечно открытая форточка. Квадратный в плане зал населяли шкафы с книгами — и стеллажи, с виду уставленные всяким хламом. Там обретались камни всех форм и цветов, деревянные фигурки, пучки трав в пакетиках, пузырьки с жидкостями и не только. На верхней полке самого высокого стеллажа стоял чёрный лакированный ларец. Стену напротив завешивала подробная карта звёздного неба с зодиакальными созвездиями, утыканная булавками и расчерченная карандашом. Над картой висела сабля, потёртой рукоятью выдавая боевое прошлое.
Сидя прямо на полу, Янек подвинул глиняную плошку, наполненную водой, и аккуратно опустил на дно круглое зеркальце в металлической оправе. Между плошкой и им самим легли часы Мирона. Зашуршала тетрадь, запах старой бумаги усилился.
От запястий и до самых плеч, забираясь под чёрную футболку без рукавов, по рукам Янека бежали тонкие линии, знаки, узоры и символы. Часть из них напоминала карандашные чертежи со звёздной карты. Часть неярко, холодно светилась в такт движениям ладоней.
Почувствовав сторонниепульсации, Янек шикнул:
— Зоська! Отсядь и не маши чакрами, и так маячок едва теплится!
Сестра послушно отодвинулась, сложила руки на коленях и начала дышать глубже, размереннее. Алые угольки яшмы, мерцавшие в темноте, притухли. Можно было работать.
Часы Мирона уютно устроились в сжатом кулаке. Янекпотянулсяк зеркалу. Он почувствовал, как приближается водная гладь, вдохнул поглубже…
И нырнул. И вынырнул натой стороне.
Теперь он словно парил над огромной чёрно-белой фотографией, отпечатанной почему-то в негативе. Мир казался плоским, двумерным, искажённым, будто через «рыбий глаз». Опознав Сосновку, Янек сжал кулак с часами сильнее и полетел, слушая их слабый, обиженный зов.
Сквозь бурелом пробиралась человеческая фигурка. Были и другие: не такие яркие, не такие целеустремлённые, они спокойно прогуливались по дорожкам и тропинкам парка. Эта же пошатывалась, чуть не падала, взмахивала руками. Курс её уверенно лежал в сторону болота, так до конца и не осушенного мелиораторами.
Вот путник врезался плечом в дерево. Крутанулся, упал — но через секунду воздвигся обратно, словно марионетка, которую потянули за ниточки. Постоял на месте, передёрнул плечами и продолжил ковылять.
Янек подлетел ближе — и сразу сдал назад. Он ощутил, как его накрывает нездоровой, трясинной прохладцей, почуял запах торфа и трав. Чья-то древняя, мощная, тёмная воля коснулась его. Буквально краем, но и этого хватило.
Уже разворачиваясь, Янек увидел, как другая фигурка, из тех, кто совершал поздний променад, вдруг тоже начала светиться, подобно гнилушке. Она дёрнулась, застыла — а потом устремилась навстречу первой. Запахи болота расплескались по парку, хлынули на улицы…
Вынырнув стой стороны, Янек первым делом метнул часы в сторону тахты. Ещё до того, как они упали на плед, вскочил, схватил плошку, вытащил зеркальце, а воду выплеснул в форточку. Подбежал к
