Опять напялил узкие штаны, куртку. Запахнулся.
— Ну, пошли, Сусанин юный!
— Это кто?
— Национальный польский проводник!
Только вышел из душевой, как увидел целую процессию — молодого доктора Сергея Николаевича, мужика постарше, и тоже в белом халате, медсестру Зину и санитарку-нянечку тётю Валю по прозвищу «Баба-Яга». Все четверо в ожидании смотрели на меня.
— Кто тебе разрешил вставать⁈ — злобно проскрипела Баба-Яга. — Сказали лежать, значит, лежи! Куда скачешь?
— Я в душ сходил, — буркнул я. — Весь в грязи. Вон с утра в туалет сходил, все чешется, зудит, свербит…
— Сказал бы тете Вале, — бросил сказал доктор. — Она бы тебя обмыла, протерла.
— Ага, обмоет и протрёт она, — вполголоса заметил Колька. — Она пол в палате помыть не может. Тряпкой возле двери махнет разок и всё. Пока он без сознания лежал, ни разу к нему не подошла. Зато кулек с пряниками из моей тумбочки сразу вытащила. Я всё маме расскажу!
— Какие пряники⁈ — завопила санитарка. — Что ты врёшь? Ничего я у тебя не брала! Сам их в мусорное ведро выкинул, а я вынесла.
Она замахнулась на паренька тряпкой. Тот отскочил в сторону. Сергей Николаевич перехватил бабкину руку.
— Это что такое? Валентина Ивановна, идите к себе, потом поговорим с вами…
— А вы, — он обратился ко мне и пацану. — Марш в палату!
— Я с тобой еще разберусь… — прошипела Баба-Яга и поковыляла по коридору прочь. А мы все вместе зашли в палату. Коля плюхнулся на свою кровать. В отличие от моей у него была простая панцирная кровать. Не каталка. Я сел на стул возле своей. На кровать-каталку садиться было неудобно — слишком высоко.
Сергей Николаевич встал рядом со мной. К нам подошел второй.
— Это Захар Петрович, заведующий отделением, — представил его Сергей Николаевич. — Давай, Антон, покажи-ка свою головушку буйную…
Я чуть наклонил голову, чтобы врачам было удобнее рассматривать. Захар Петрович едва ощутимо провел пальцами по шрамам.
— Скобы ставили?
— Нет, — ответил Сергей Николаевич. — Нитками зашивали.
— Ну, и где они?
Сергей Николаевич пожал плечами.
— Может, когда снимали повязку, сами соскочили? Не знаю! Даже понятия не имею.
— Ладно, — Захар Петрович отошел в сторонку, вздохнул, потом спросил у меня. — Как себя чувствуешь? Что болит? Какие-нибудь жалобы есть?
Я пожал плечами. Прислушался к организму. Организм требовал еды. Настойчиво и упрямо.
— Есть хочу! Живот крутит, — сообщил я.
— А самочувствие как?
— Нормально.
— Ноги не подгибаются? Поясница не болит?
— Не болит, — я пожал плечами, прислушиваясь к своим ощущениям. — Всё нормально вроде.
Захар Петрович кивнул, повернулся к медсестре:
— Зина, пожалуйста, покормите ребенка. На кухню зайдите, может, там бутерброды какие есть, каша осталась?
— Тетя Валя всё из палаты вынесла, — вставил очередную «шпильку» Коля. — Даже сахар унесла. Стакан с чаем оставила, а сахар его унесла.
Захар Петрович нахмурился.
— Ладно, разберемся.
Они вышли. Мы остались вдвоём с Колькой. Я улыбался. Он тоже.
— Думаешь, вернет Баба-Яга тебе пряники?
Он засмеялся.
— Она по тумбочкам у всех шарит. Конфеты, пряники, печеньки — всё забирает. Прям на глазах у всех. И орёт — не положено. Тараканов, мол, развели. И никто ей ничего сделать не может.
В палату вошла миловидная повариха с подносом. Выставила на тумбочку тарелку пшенной молочной каши с алюминиевой ложкой, стакан чая. Положила два тоненьких кусочка белого хлеба и яйцо.
— Поешь, принесешь в столовую посуду, — сказала она. — Понял?
Я кивнул. Холодная каша «улетела» за милую душу, как и яйцо. Запил холодным чаем с хлебом. Желудок вроде успокоился. Отнес посуду. На кухне у мойки сидела Баба-Яга и что-то злобно объясняла поварихе. Увидев меня, замолчала, потом бросила:
— Вот ходишь, ходишь за ними, жопу им моешь, а они тебе в лицо плюют! Никакой благодарности!
Я сделал вид, что её не услышал и ушел.
* * *
Захар Петрович зашел в кабинет, прошел к окну, открыл форточку, повернулся, взял со стола пачку сигарет.
— Садись, что встал? — бросил он Сергею Николаевичу. Тот сел, положив перед собой на стол толстую историю болезни.
— Ну, что? — хмуро поинтересовался молодой врач. — Убедился? Если не веришь, вот!
Он двинул к заведующему отделением историю болезни.
— Тут и рентгеновские снимки, и описание операции, анализы. Не мог я ошибиться! Повреждение позвоночника, позвоночного нерва, открытая черепно-мозговая травма. Сам не помнишь? Там же кости черепа из мозга торчали!
Захар Петрович достал из пачки сигарету, чиркнул спичкой.
— Я просто не знаю, как это объяснить, — продолжал Сергей Николаевич. Он помолчал, потом вдруг шепотом добавил. — Может, чудо какое?
Захар Петрович стряхнул пепел в пепельницу, открыл нижний ящик стола, вытащил бутылку коньяка «Белый аист», блюдечко с нарезанным лимоном, два стакана. Плеснул «на палец» в каждый.
— Бери!
— Да… — замешкался Сергей Николаевич.
— Бери, говорю! — повысил голос Захар Петрович. — Пей!
После того, как они выпили, зажевав коньяком, заведующий отделением сказал:
— Значит так. Состояние этого пацана после ДТП я прекрасно помню. И то, что ты отличный хирург, всем хорошо известно. Поэтому спорить об ошибках в диагностике смысла нет. А вот дальше… Ты видел другого пацана, его соседа по палате?
Он на минуту глянул в таблицу на столе:
— Воронцов Николай 9 лет, аппендицит, прооперирован три дня назад. Видел его?
— Ну, видел, — ответил Сергей Николаевич. — Аппендицит у него был, сам же сказал.
— Так вот, — Захар Петрович выдержал паузу. — У него ДЦП с самого рождения. Спастическая гиплегия. А ты видел, как он сегодня по палате носился?
— Блин! — с чувством сказал Сергей Николаевич. — Не может быть!
— Вот! Вчера еле-еле ковылял, а сегодня бегает. Бегает! За этой Бабой-Ягой вприпрыжку побежал. Я чуть язык себе не откусил, когда это увидел.
— Ничего не понимаю.
— Вот и я тоже…
— Главврачу сообщил? — Сергей Николаевич потянулся к пачке сигарет.
— С ума сошел? — Захар Петрович подвинул ему пачку поближе. — Что я ему сообщу? ДЦПшник у нас в отделении побежал? А потерпевшего в ДТП с открытой ЧМТ и переломанным позвоночником домой выписываем в связи с полным выздоровлением? И шрамы у него на голове годовалой
