Ознакомительная версия.
– Черт знает что! – буквально выплюнул Артур. – Вспоминайте, о чем вы вчера говорили, что делали, чем могли его спугнуть!
– Нас здесь практически не было! – Угорь не пытался оправдаться, он просто констатировал факт, но получалось, что все равно оправдывается. – Сразу после… процедуры, которую провел Семен, мы уехали.
– Сразу?
– Ну, почти. Я зашел в палату переодеться. Я же в больничной одежде был! Оставил книгу на тумбочке. Сказал соседям по палате, что вернусь поздно. Артем все это время ждал в фойе. Ну… а вернулся я под утро, вы сами знаете. Книги на тумбочке уже не было.
– Да далась вам эта книга, любезный! – в сердцах бросил Темный.
– Не скажите, – угрюмо буркнул Евгений. – Соседи ее не брали, посторонних в палате не видели. Кто-то же ее взял?
Артур только махнул рукой. Семен все это время сидел с кислой физиономией на месте медсестры, и непонятно было, размышляет ли он о чем-то напряженно или просто страдает.
– Пока находились в институте – точно Силой не пользовались?
– Да точно, точно. Про Бурнатова наверняка не скажу. Но он так и так не вызвал бы подозрений, даже если бы воспользовался. Было время Ночного Дозора, а он вроде как на службе.
– Черт знает что, – повторил Темный и нервно прошелся по кабинету № 5.
– Да уж, – вяло отозвался Семен. – Такие усилия, такая операция – все зазря.
– Ну, почему зазря? – попытался успокоить его Евгений. – «Противоядие» же в итоге нашли.
– «Противоядие»! – закатил глаза Артур. – Измерили температуру снега и установили, что он холодный. Отменный результат!
– Он хочет сказать, – пояснил Семен, – что в плане искомых отличий между психикой человека и Иного мы так и не продвинулись. Так и не поняли, каким образом Сын Дога вычислил все эти частоты и ритмы.
– А кто он? – шепотом спросил Угорь, обращаясь исключительно к Светлому наблюдателю. Темный в таком состоянии вряд ли удостоил бы оперативника ответом.
– Да Наташа, Наташа, – скривившись, будто от зубной боли, проговорил Семен.
– К… какая Наташа? – поперхнувшись, переспросил Евгений.
– Вот эта, – потыкав указательным пальцем в стол, за которым сидел, ответил Семен.
– Которая карточки заполняла?!
– Ага.
Голова шла кругом. Не Остыган. Не Герыч. Не кто-то из шаманов и магов, находящихся на лечении или привлеченных для изучения горлового пения. Медсестра, через чьи руки при поступлении в ИКЭМ прошли все травмированные Иные!
– И вы об этом знали?
– Безусловно, – процедил Темный. – С самого начала ее пасли. Делали вид, будто не догадываемся, кто она. А она делала вид, что не замечает нашего присутствия.
Как это все нелепо! Один Иной старался находиться поближе к научным изысканиям, угрожающим его преимуществу в определенной области, и считал, что держит ситуацию под контролем. Двое других Иных, держа в поле зрения первого, также считали, что контролируют операцию. В итоге по факту выяснилось, что никто ничего не контролировал. «Противоядие» давно найдено, несмотря на внимание со стороны злодея. Злодей исчез, несмотря на тотальную слежку. А Угорь сейчас – не виновник, нет, но раздражающий фактор, возникший в ненужном месте в ненужное время. Свидетель фиаско. И ведь претензий ему не предъявишь, поскольку ничего он не сделал, ничем вроде бы не спугнул преступника, и вместе с тем исчез преступник сразу после того, как Артем рассказал о своем открытии, а к Евгению вернулась способность управлять Силой. Совпадение?
Вот спрашивается, чего они ждали? Почему не схватили эту Наташу сразу же? Зачем весь этот цирк? Сомневались, что справятся с потомком Дога? Надеялись узнать о сообщниках, о долгосрочных планах? Нет, никогда, видимо, Евгению не понять резоны руководителей высоких уровней. Вот и случай с Граниным в этом смысле весьма показателен.
– Значит, у Дога был не сын, а дочь?
И тут Артур впервые взорвался по-настоящему.
– Вы их по одному лекалу набираете, что ли?! – прокричал он в сторону Семена. – И главный критерий – тупость? При прошлой нашей встрече, – обернул он пылающее гневом лицо к Евгению, – ты хоть что-то собой представлял!
– А мы разве уже… А. Да. Вероятно, в прошлой жизни.
– Евгений Юрьич, – с просящими интонациями в голосе обратился к оперативнику Семен, – ты иди уже, а? Вещи пакуй. Я распоряжусь – машина будет ждать тебя через полчаса у ворот, довезет до аэропорта. Там уж сам разберешься.
Угорь, не прощаясь, вышел. Не стал он прощаться вообще ни с кем. Разве что соседям по палате кивнул напоследок да охранникам-Иным на выходе.
Если бы в тот момент, когда он шел к воротам, что-то заставило его обернуться, Угорь наверняка заметил бы в окне второго этажа задумчиво глядящего ему вслед Остыгана.
Но Евгений не обернулся.
Ноябрь 1973 года
Угорь прошелся туда-сюда в фиолетовом «химическом» свете фонаря перед административным корпусом. Справа светились окна тюремных бараков, слева, от столовой, несло печным дымом. То и дело он примечал неясные тени и обходил их по первому слою – пусть охрана колонии спокойно дежурит на местах, незачем тревожить ее и объяснять каждому солдатику внутренних войск, по какой такой причине заезжий следователь шляется в темноте по зоне, беспрепятственно минуя перекрытые локалки.
Расследование шло вовсе не так, как он себе представлял[17]. Кусочки мозаики не просто не хотели складываться – они будто бы находились в совершенно разных, непредсказуемых местах: один в Австралии, другой подо льдами Арктики, третий на Марсе. Ну как, как связать убийство Махмудова с исчезновением Горина накануне? А есть ли связь между то ли перепутанным, то ли украденным «подогревом» и гибелью четверых заключенных-Иных? И почему тюремный надзорный Степанов так спокойно отпустил возможных свидетелей – Фадина и Супруна?
Не зная всей специфики зоны, не зная отношений внутри нее, Угорь терялся, не представлял, какие вопросы важны, а каких и задавать не стоит. Ведь глядишь – и всего одна фраза прольет свет на произошедшее! Но где ж ее взять, фразу эту… Не проверять же всех и каждого «ментальным щупом»?! Заклятье слишком сильное, без веской причины его употреблять не следует. Да и безосновательное применение «длинного языка» налево-направо может вызвать бурю протеста со стороны Дневного Дозора – презумпция невиновности, мать ее! Хотя еще неизвестно, чем там пользуется следователь от Темных, распутывая то же самое дело…
И тем не менее: вон, Федор Кузьмич Денисов, обычный деревенский участковый, вообще магию не использует – а дела раскрывает. «И еще какие дела!» – мысленно хмыкнул Угорь, вспомнив историю с интригой вокруг тайной общины.
Если на минутку забыть, где именно, в каком месте он сейчас находился, можно было представить, что он совершает свой обычный вечерний обход, ставший привычным за год работы на должности руководителя районного отделения. Сейчас Угорь невзначай пройдется мимо резиденции Дневного Дозора, отметит, что на втором этаже светится окно поистине министерского кабинета Темного мага Качашкина. На ступеньках райкомовской лестницы будет задумчиво вдыхать морозный воздух ведьмак Харламов. Потом Евгений дойдет до автовокзала, проконтролирует пассажиров, прибывших с последними рейсами из районных сел. Затем ноги сами понесут в сторону универсама возле пожарной части: через несколько минут закончится рабочий день у Веры. Если он придет чуть раньше – успеет «поужинать»: купит традиционный пирожок или ватрушку и съест тут же, в кафетерии, запивая соком. Если задержится – молоденькая продавщица обязательно дождется его на крылечке, кутаясь в пуховый платок и притопывая, и дальше они отправятся вместе. Пройдут через центр городка в сторону железнодорожного вокзала, затем, мимо бумфабрики, вернутся на площадь, к памятнику Ленину. Если в конторе Евгения будет подменять Танечка – он даже сможет позволить себе сводить девушку в кино на вечерний сеанс. Если Танечка как раз в этот день уедет в Томск с отчетами – он проводит Веру до дома и…
Невозможно! Нельзя, чтобы и дальше, изо дня в день, из месяца в месяц повторялось одно и то же! Его и самого мучила неопределенность в отношениях с Верой, а уж каково приходилось ей – даже представить трудно! Впрочем, почему же трудно? Конечно, Евгений никогда не позволял себе копаться в мыслях девушки, но оттенки ауры невольно выдавали ее эмоции: вот она искренне обрадовалась встрече; вот умиротворенно, с робкой нежностью поглядывает на него в темном кинотеатре, думая, что он не видит; вот в сомнениях молчит и идет рядом, опершись на его локоть; вот неуверенно ждет чего-то, надеется; вот постепенно в общий фон вкрадывается оттенок досады и легкого разочарования… Он очень, очень виноват перед ней, виноват в той самой неопределенности, с которой никак не может управиться! Нужно, в конце концов, сделать шаг, решиться на что-то, нужно, чтобы в цветах ее эмоций наконец-то появились уверенность и спокойствие – то самое, что должно преобладать в оттенках ауры молодой женщины, которая любит и любима.
Ознакомительная версия.
