class="p1">— Борменталь мне нашептал, что Колькину карточку с месяц назад запросили в облздравотделе и до сих пор не вернули. А когда он позвонил, ему сказали завести дубликат, мол, изъяли карточку на проверку. Наш Борменталь не лыком шит, начал по ушам ездить, и ему в конце концов признались, что забрали карточку «рыцари плаща и кинжала». А зачем, не сказали. Вот так.
Воронцов снова сел в кресло, развернулся к собеседнику.
— Знаешь, не нравится мне всё это. Чую, что здесь что-то не то. Что неспроста «старший брат» зашевелился… Что-то здесь есть…
— А мы тут причём? — удивился Красавин. — Как бы не вляпаться…
— Если б я знал, — хмыкнул Воронцов. — Но вся эта возня не просто так.
— Может, политика? — предложил Красавин.
— Вряд ли, — покачал головой Воронцов. — Иваныч, я тебя вот зачем позвал… У тебя ведь есть толковый опер по розыску. Веня Шишкин. Поставь ему задачу, пусть посмотрит, а?
— Что посмотрит? — удивился Красавин.
Воронцов достал из кармана кителя сложенный тетрадный лист.
— Вот. Захар Петрович мне написал всех детишек с адресами, которые болели, болели, да выздоровели.
Он протянул его Красавину.
— Пусть пошукает. Только лично. Без всяких там участковых. С соседями поговорит. Только не дай бог, засветится. Особенно перед чекистами в свете последних взаимоотношений.
Воронцов кивнул в сторону портрета министра внутренних дел Щелокова. Портрет министра висел слева от портрета генсека. Справа от генсека висели традиционные Ленин и Дзержинский. Кроме того, портрет Дзержинского, выполненный из разноцветных шлифованных кусочков древесины, продукт творчества местных «сидельцев», преподнесенный начальником ИТК, стоял на массивном засыпном сейфе в углу кабинета.
— Сам понимаешь, какие сейчас там, — он показал пальцем вверх, — отношения у наших руководов с «комитетом».
— Может, какие несуразности вылезут, может, ещё что… Ладно?
— Хорошо, — согласился Красавин. — А что это ты вдруг, Георгич, озадачился? Да и компетенция вроде как не наша, не убойного отдела — врачи, всё-таки.
— Да я вдруг про Вольфа Мессинга вспомнил, — чуть сконфузившись, буркнул Воронцов. — Нет, ну, а вдруг, а? Это — с одной стороны. А с другой — ДЦП же не лечится. И диабет тоже. И шрам от аппендицита куда-то делся. А насчет компетенции, сам понимаешь, это обэхээсесная тема, да. Но кто у нас ОБХССники?
Красавин усмехнулся.
— Вот! — заключил Воронцов. — Взяточник на взяточнике и взяточником погоняет. Раньше бы их всех к ногтю. Но это раньше. А сейчас давно уже не раньше.
Глава 22
Снова больница, снова травматология
Легковая машина в нашей деревне была редкостью. Нет, некоторые отдыхающие, особенно, жители столицы нашей Родины имели личные автомобили и приезжали на них в деревню. Но таких владельцев было хорошо, если двое-трое.
Поэтому звук клаксона легковушки да еще и возле нашего дома меня немного удивил. Я только закончил утреннюю процедуру доставки воды из колодца в бочки на огород. На улице возле ворот припарковалась желтая «копейка» — «ВАЗ-2101». Водитель жал на клаксон, удивляя и нервируя соседей. Я вышел на двор с огорода.
— Антон! — за забором стоял мой отец. — Собирайся.
Я подошел к забору, вышел на улицу:
— Здорово, батя!
— Здравствуй, сынок.
Отец выглядел мрачным, а еще и вымотавшимся, уставшим. А еще от него шел ядрёный запах застарелого пота. Насколько я помнил, такого раньше никогда не было: чтобы чистюля-отец и вдруг такой запах, как от… какого-то бродяги-бездомного.
— Собирайся, — сказал отец. — Домой поедем.
Он показал на «копейку».
— Что случилось? — спросил я.
— Мама в больнице, — словно сквозь зубы выдавил отец и попросил. — В реанимации. Поедем, а?
Я замер. Эта новость, словно молот, ударила по сознанию. Всё вокруг вдруг поплыло, потемнело в глазах, внезапно подкосились ноги. Я ухватился за колья забора, чтобы не упасть, потряс головой, пытаясь прийти в себя.
— Как? Не может быть!
Во двор вышла баба Нюша. Увидев отца, она подошла к забору, поздоровалась.
— Заходи в дом, Николай, — пригласила она. Он не обратил внимания ни на неё, её приветствие, ни на приглашение. Словно пустое место.
Я бросился в дом. Собрать вещи было минутным делом. Покидал в сумку одежду, сунул в рюкзак книгу. Не переодеваясь, выскочил на крыльцо, столкнувшись с бабушкой.
— Погоди! — попросила она. — Погоди минутку!
И скрылась в доме. Я пожал плечами. Отец уже уселся в машину рядом с водителем. Через пару минут бабушка выскочила из дома, сунула мне фиолетовую купюру и узелок, в котором прощупывалось что-то мягкое.
— Я тебе блинчиков положила, — сказала она. — Скушай по дороге.
— Мамка в больницу попала, — сказал я в ответ и протянул ей два простых карандаша. — Если вдруг станет плохо, что-нибудь заболит, надо сломать. Если у деда заболит, пусть он сломает. Поняла?
Бабка зажала в руке карандаши, непонимающе поглядела на меня.
— Заговоренные! — на ходу попытался пояснить я. — Наговор на них! На здоровье. Ясно?
Баба Нюша медленно кивнула.
— Я напишу! — пообещал я и побежал к машине, открыл заднюю дверь, упал на сиденье. Водитель тут же газанул. «Копейка» рванулась по проселку.
«С Жихарем и Трифоном не попрощался…» — мелькнула запоздалая мысль.
Всю дорогу мы молчали. Меня откровенно смущал водитель. Я его видел впервые и совсем не хотел выяснять, что случилось. Только на подъезде к городу я поинтересовался:
— Где она?
— В реанимации, — коротко ответил отец.
— В какой больнице?
— В БСМП, — буркнул отец. — Где ты лежал. Только в общей хирургии.
— Мы сейчас едем к ней?
— Нет, — сказал отец. — Сейчас я завезу тебя домой, ты собираешь вещи, а потом мы поедем к моим родителям в Карелию.
— Отвези меня к маме, — попросил я. Честно говоря, никакого желания ехать куда-то в Карелию у меня совершенно не было. Да и не был я там ни разу. Стыдно сказать, но на родине отца я так ни разу и не был, а его родителей видел всего пару раз, когда они приезжали сюда.
— Нас всё равно к ней не пустят, — вздохнул отец. — В реанимацию не пускают никого.
— Бать, отвези меня к ней, пожалуйста, — снова попросил я.
Отец повернулся ко мне.
— Нас к
