Ознакомительная версия.
– Извини, Тимофей, но теперь это уже не мои девочки. Знакомься, новый начальник отдела выпуска.
– Меня зовут Софья… Софья Павловна, – робко представилась она. – Но я еще не вошла в курс дела. Ванда, может быть, вы…
– Ну, у вас же достаточно квалификации, и вы, конечно, работали раньше в проектной организации, а значит, справитесь. Иначе что бы вы тогда здесь делали, на месте начальника? – Ванда метала крохотные молнии.
Самосвал перебил ее и повернулся к Софье:
– Раз вы начальник, с вас и буду спрашивать. Три экземпляра, оригиналы заберете в моем отделе. Черт знает что творится в этой конторе! И так вечно выпуск срываем, и тут нате вам, новости. Нашли время начальника менять, когда проекты горят.
Он вышел и хлопнул дверью.
– Если сорвете сдачу проекта, половина сотрудников не получит премии, – сообщила Ванда и вернулась на свое место.
– Валя, Оля, – попросила Софья. – Вы займетесь этой работой?
Одна из девушек неохотно отвлеклась от машины.
– Вам нужно взять у Пчелкина заявку и оформить накладную. И Оля сегодня не может задержаться, у нее важные дела.
– Фанис! – позвала она. – Фанис, вы сможете остаться после работы?
– Я специалист по технике, – откликнулся он со своего места. – В мои обязанности не входит размножение документов. Но я вам дам бесплатный совет – закажите еще бумаги на складе, вам наверняка не хватит.
– Я одна не справлюсь, – сказала Валя. – Хотите, чтобы я тут до утра торчала?
– Хорошо, я помогу вам сама. Вы покажете мне, что нужно делать? – добавила Софья тихо, стараясь, чтобы не услышала Ванда. – Это ведь не сложно?
Валя молча кивнула.
– Работать на ксероксе умеют даже школьники. – Барракуда все-таки услышала ее.
Отец бы сказал, что нужно проявить жесткость и заставить всех работать. Но как можно руководить людьми, если на глаза от обиды наворачиваются слезы? Они все здесь или врут, или ненавидят ее, все до единого, ни одной близкой нотки, только чужая, ржавая мелодия, просто уши хочется заткнуть. И от этого холод сковывает тело, слова застревают в горле, и камнем давит ощущение бессмысленности – зачем она здесь?
Когда жить становилось невыносимо, Софья мысленно возводила вокруг себя скорлупу, внутри которой ей было спокойно, что бы ни происходило вокруг. Сквозь прочную оболочку не пробивались обида и боль, в ее обволакивающей тишине не было места ни радости, ни родной ноте. Мир становился бесцветным, она видела его сквозь плотную завесу, и ощущения притуплялись, как после приема успокоительного, но так можно было жить, и тянуть время, и заставлять один час перетекать в другой.
Софья полдня ходила по коридорам офиса, собирала какие-то бумажки. Воздух в помещениях института был плотным и вязким, как кисель, сквозь него приходилось продираться, как и сквозь мутные, усталые взгляды сотрудников. Софью все время подташнивало. Ей мучительно хотелось вдохнуть свежести, выйти на крыльцо хоть на пять минут, но она боялась не успеть, сорвать выпуск проекта, и, чем больше боялась, тем больше путалась, и тем медленнее шло дело. Ровно в шесть часов, как только окончился рабочий день, Ванда надела резиновые перчатки, достала маленькую лопатку и принялась окучивать цветок с видом заправского садовода.
«Барракуда-землеройка. Интересно, сколько трупов она мечтает зарыть под этим цветком?» – думала Софья, с трудом подтаскивая к плоттеру тяжеленный рулон бумаги. Конец рулона никак не хотел заправляться. Наконец она нажала кнопку, монстр зашуршал и потянул бумагу на себя, но тут же замигал красной лампочкой и жалобно запищал.
– Бедненький, я тебя обидела? – спросила Софья. – Ничего, сейчас мы все исправим. Фанис!
Он подошел, понажимал несколько кнопок, открыл крышку, поглядел и развел руками.
– Йоханый бабай, ну вы натворили делов… я тут ничего не сделаю, надо специалиста вызывать, из сервис-центра.
– Вы сломали плоттер. Это очень дорогое оборудование, ремонт влетит в копеечку, – вставила Ванда.
– Софья… Софья Павловна, вы лучше не трогайте технику, я сама, – сказала Валя. – Лучше вы складывайте чертежи и проверяйте комплекты, а размножением я сама займусь.
– Да, пожалуй, так будет лучше, – согласилась Софья.
– Можете пока чашки помыть, а то мне некогда. – Валя махнула рукой на гору посуды, оставшуюся после чаепития.
Софья молча подхватила поднос с посудой и тут же поняла, что совершила ошибку. Вот она проходит мимо Валечки и Олечки с подносом и каждой клеточкой своего тела ощущает, как меняется нечто важное и неуловимое, как перетекает настороженное любопытство в снисходительное терпение, как уплывает последняя надежда стать начальником, которого готовы уважать и слушаться. Слезы снова навернулись на глаза.
Когда она проходила мимо Ванды, у нее в ушах мягко прошелестело:
– Суууучка…
– Вы что-то сказали? – с трудом выдавила Софья.
– Ничего, – ответила Ванда. – Надеюсь, хотя бы посуду мыть вы умеете?
Тщательно возведенная скорлупа треснула под едким напором, вот-вот хлынут наружу слезы. Только не при ней, только бы не разреветься при ней. Софья отвернулась и вышла. Она долго терла под холодной водой чашки, слезы ручьем текли в грязную раковину, и больше всего она боялась, что кто-нибудь сейчас ее увидит, новую начальницу отдела, с ревом отмывающую чашки своих подчиненных.
Дома папочка будет поздравлять с первым рабочим днем. Интересно, это будет последняя пытка на сегодня?
* * *
Говорят, счастье – это когда утром хочется идти на работу, а вечером – домой. А как называется, если и на работу, и домой – все равно что из одной тюрьмы в другую? Жизнь у Софьи теперь как у рыбки в аквариуме – ограничена со всех сторон, куда ни плыви, ткнешься носом в прочное стекло.
Входная дверь с авторским витражом в стерильном подъезде элитного дома – еще один повод сказать: «На твоем месте многие люди были бы счастливы», – но Софья только тяжело вздохнула и нажала кнопку звонка. «Динь-дон», – отозвался тот, и сразу же дверь открылась: ее ждали.
– Пал Палыч! Дочь пришла. – Мама, как всегда аккуратная, подтянутая, до ужаса безупречная, протягивала ей тапочки.
– Ну что, как прошел первый рабочий день? Что-то ты поздно, отмечала, что ли? – Из кабинета появился отец.
Сегодня он явно был в духе, судя по тому, что в руках у него был кроссворд, а позволял он себе это очень, очень редко. Куда чаще можно было его увидеть с деловым журналом или увесистой книгой. Вон, лысина светится, как луна в безоблачную погоду.
Сейчас еще не поздно сказать: я не справилась, я не сумею. Тогда больше не придется возвращаться в серый офис, ловить волну презрения, слушать бессмысленные разговоры. Только у отца сразу найдется один аргумент, который перевешивает все на свете. Значит, нужно во что бы то ни стало убедить его: новая работа ей нравится.
– Все хорошо, – Софья выдавила улыбку. – Много работы было, пришлось задержаться.
– Что поделаешь, серьезная работа всегда много времени отнимает. Ну уж небось поинтереснее, чем коробки-то заворачивать?
– Куда уж интереснее, – вздохнула Софья, опустила голову, не в силах сдержать саркастическую улыбку, и засунула ноги в тапочки.
– У нас сегодня праздничный ужин, – сообщила мама. – Важные события в жизни семьи надо обязательно отмечать особенным ужином.
Мама уже пять лет писала книгу о правилах семейной жизни и цитировала ее при каждом удобном и неудобном случае. «Библия идеальной жены» – так она сама называла свое произведение, а Софья про себя звала его «Энциклопедия домашней рабыни». Она б еще продолжение написала, про воспитание детей: «Тысяча способов свести с ума родную дочь».
У Софьи совсем не было аппетита, но она покорно поплелась на кухню. Ей не терпелось забраться к себе в мансарду. Просторная квартира на верхнем этаже элитного дома с первого дня переезда не вызывала у нее ничего, кроме отвращения. Вряд ли на свете найдутся другие люди, способные годами поддерживать интерьер в точно таком же виде, как его задумал дизайнер. Не дом, а мертвая картинка из глянцевого журнала: у каждой табуретки и вазочки свое место, новую картинку на стене труднее себе представить, чем дверь на потолке. В каком еще жилище увидишь девственно-чистую дверцу холодильника, без единого магнитика? Во всем доме, кроме своей мансарды, Софья чувствовала себя как в музее: смотреть можно, но руками лучше не трогать.
– Соня, ты куда? У нас же праздничный ужин, я накрыла в гостиной, – окликнула ее мать.
– Мам, ну сколько раз я тебя просила, пожалуйста, не называй меня Соней! Ты же знаешь, я терпеть этого не могу.
– Ну ладно, ладно. Иди за стол, мы с отцом уже проголодались.
Софья уселась за стол и в очередной раз поклялась себе, что, когда будет жить отдельно, в ее доме не будет ни одной накрахмаленной кружевной салфетки, ни одной хрустальной вазочки, ни одного графина, никаких фруктовниц и салфетниц. И уж конечно, ни одного буфета, чтобы там все это расставить, как на выставке достижений кухонно-столового хозяйства.
Ознакомительная версия.
