проверить, тёплый ли он ещё.
Слово из шести букв, означающее ни живой, ни мёртвый. «Нежить». Я открыла желтые шкафчики в поисках кружек.
— Этот кофе — дерьмо, — предупредил он, после еще нескольких влажных кашлей, исходящих из его груди. — Да уж, лучше сходи в город. Только не ходи в эту забегаловку, они там что-то кладут в кофе. Иди в Бобы. Но возьми свою кружку. Они не любят людей издалека. Закажи чего-нибудь поесть. Не блевони. Такая костлявая.
Моя голова дернулась в его сторону.
— Я не…
— Что-о-о-о ты здесь делаешь, лунное дитя? Я не просил тебя приходить! — огрызнулся он, прерывая меня резкими словами. Кашель покинул его, и он снова прикрыл рот салфеткой, прежде чем продолжить:
— Я не хочу тебя здесь!
Мои брови поднялись — удар в живот.
Старик сказал мне, что у него не все хорошо, оставил карту Воющей Лощины и положил ключ в почтовый ящик для меня. Если это не было просьбой прийти, тогда зачем проходить через все эти хлопоты? Может быть, он забыл о последнем письме, которое отправил. Может быть, он вообще пожалел, что отправил его. Может, он был хуже, чем я себе представляла, как будто впадал в маразм.
— Ну, теперь я здесь, и я не оставлю тебя. Здесь только мы вдвоём. Мы — единственная оставшаяся семья, так что давай воспользуемся этим по максимуму, хорошо?
Дедушка пробормотал что-то сквозь очередной приступ кашля.
— Как долго? Я позвоню Джону, устрою тебя на работу в похоронное бюро, чтобы ты не лезла мне в голову. Не знаю, почему тебя тянет к мертвецам… Больная, если спросить меня… Тебе нужно чем-то себя занять… Джон найдет тебе работу… — продолжал он бессвязно.
План всегда был заняться косметологией, но как только Мариетта умерла, план изменился. Похороны Мариетты были в открытом гробу, и хотя я была единственной, кто присутствовал на приватной церемонии, она была там со мной. Ее дух стоял прямо рядом со мной, когда мы смотрели на ее труп, который выглядел как кто-то совершенно иначе. Макияж был совершенно неправильным. Это был первый раз, когда я увидела мертвое тело, и единственное, что я хотела сделать, это стереть ярко-красный цвет губ подушечкой большого пальца, достать матовую помаду Mac из моей сумочки из змеиной кожи и нарисовать оттенок Дель Рио на ее губах в форме сердца. Именно тогда я поняла, что мне следует делать со своей жизнью.
Быть гробовщиком было призванием. И была красота после смерти, как увядшая роза, с жесткими и хрупкими лепестками. Неподвластная времени и чарующая. Наложенное заклинание и древнейшая сказка. Истории, застывшие во времени в руинах.
Совсем как в тех историях, которые Мариетта рассказывала о Воющей Лощине.
— Скажи ему, что я не имею дела с семьями.
Моя неловкость перед горем заставляла меня казаться неискренней. Это было ужасно для бизнеса и лучше всего так для обеих вовлеченных сторон.
— Да, да. Ты должна решить это с Джоном, — ответил дедушка.
В глубине захламленного шкафа я наконец нашла чашку и взяла ее с полки. — Спасибо, дедуля.
Старик покачал головой и проворчал:
— Зови меня Бенни. Все тут вокруг зовут меня Бенни.
Я ухмыльнулась.
— Я буду звать тебя Бенни, когда ты перестанешь называть меня «лунное дитя».
Густые брови дедушки сошлись вместе.
— Я буду называть тебя так, как, черт возьми, я хочу называть тебя.
В его словах был намек на улыбку, дополнительная морщинка возле его губ. Хотя я все еще пыталась понять и прочувствовать этого человека, может быть, он все-таки был рад меня видеть.
— Я поговорю с директором похоронного бюро. А теперь скажи мне, что сказал доктор о твоем кашле?
Я налила свой кофе в кружку с надписью «НАСТОЯЩИЕ ЖЕНЩИНЫ ВЫХОДЯТ ЗАМУЖ ЗА ПРИДУРКОВ». Должно быть, она принадлежала моей покойной бабушке.
Дедушка схватил карандаш со стола и склонился над газетой, заполняя черно-белые клетчатые поля. Мой копчик упёрся о стойку, и я скрестила лодыжки, поднося дымящийся горячий кофе к губам.
— Пожалуйста, скажи мне, что ты ходил к врачу… — сказала я, мой властный тон пролился в кружку. Он несколько раз постучал ластиком по деревянному столу, избегая вопроса, как сделал бы ребенок. Когда он взглянул на меня краем глаза, я пожала плечами.
— Отлично. Я просто позвоню ему сама.
Дедушка откинулся на спинку деревянного стула, указывая на меня кончиком карандаша.
— Ты должна кое-что знать о нас, лунное дитя. Мы делаем все по-другому тут. Мы поступаем по-своему. Этот вирус, он вышел из-под контроля доктора. Они ничего не могут сделать. Хочешь совет? Думай о себе. Просто сделай это, — он махнул морщинистой рукой перед собой, — как в похоронном бюро. Ты будешь занята всеми этими смертями, которые происходят вокруг.
— Думать о себе?
Я рассмеялась.
— Ты думаешь, что просто дашь мне эту работу, чтобы я держалась от тебя подальше? Что я просто буду стоять в стороне и не помогать?
Дедуля опустил локоть на стол и вернулся к своей головоломке.
— Супер. Я выпью кофе на улице и полюбуюсь видом.
Я оттолкнулась от стойки и прошла мимо него.
— О, и я собираюсь в город позже. Постарайся не умереть, пока меня не будет.
Он проворчал что-то себе под нос.
— Если ты поедешь в город, не едь на машине. Только твердолобые снобы и хулиганы ездят здесь на машинах. В гараже есть скутер.
Я кивнула, сдерживая улыбку, и, прежде чем выйти через боковую дверь, ведущую наружу, я схватила шерстяное одеяло с дивана и завернулась в него.
Заднего двора было не так уж много. Я прошла мимо отдельно стоящего гаража и поднялась по каменным ступеням к краю обрыва. Темно-синие воды Атлантики простирались далеко и широко, исчезая в небе. Соленый морской туман коснулся моих щек, и мои глаза закрылись под мрачную песню моря, воздух закружился в моих волосах, когда я сделала еще один глоток кофе.
Дедушка был прав. Кофе был дерьмовый.
Когда я снова открыла глаза, внизу, там, где волны встречались со скалами, был парень. Он был один, одетый в черное пальто с капюшоном, натянутым на голову, и смотрел на темно-синий океан под серым облачным небом. Довольный и умиротворенный, он свесил одну руку с согнутого колена, а другую ногу вытянул перед собой. Он уставился на горизонт, как будто видел что-то намного большее, чем море, как будто хотел быть его частью.
Волны разбивались о скалы, и пена цвета слоновой кости шипела у его ног, вода переливалась через край, но не касалась его. Ничто не могло
