не спрашивать, но Вик, поморщившись, вздыхает:
— Скажи, как ты меня до сих пор не послала?
— Ой, не знаю, как-то не находилось ни времени, ни веского повода… — пожимает плечами Лия. И вдруг, нахмурившись, приподнимается в кресле. — Погоди, ты не шутишь?
— Он не шутит. — Лютый откладывает книгу и спрыгивает с подоконника. — Что случилось?
Беспомощно оглядевшись: когда ты не на смене, офис ощущается абсолютно чужим, — Вик садится, оседлав стул, и разводит руками.
— Я чудовище. Невыносимое и раздражающее, всем действую на нервы, умею только жрать людей, но не дружить. Вот пришел спросить: почему вы меня не послали?
Лютый растерянно медлит, будто желая и не решаясь поддержать. А Лия поджимает губы:
— Кто тебе сказал, что ты чудовище?
— Зеркало, — бурчит Вик.
Лия слышала историю про Марину, и ей все прекрасно известно, к чему лишние вопросы? Или не верит, что рана, нанесенная семь лет назад, может до сих пор болеть?
— Окей, подожди. Ты хтонь, и люди могут считать тебя чудовищем. Но мы-то почему должны послать? Мы же не люди.
— Потому что я чудовище не только внешне. — Вик на мгновение позорно прячет лицо в ладонях. — Ты же не будешь отрицать, что я вас раздражаю всеми этими песенками, оскаленными зубами и требованием внимания?
— Я буду, — влезает Лютый, крепко сжимая плечо. Волосы у него топорщатся, будто шерсть на загривке, а в голосе слышится рычание. — Ты вроде уважаешь чужие желания. Как думаешь, если бы мы не желали с тобой общаться, мы бы разве общались?
Вспышка его ярости обдает жаром — но не обжигает, скорее плавит ненужные сомнения. Вик закусывает губу: крыть нечем. Они сделали выбор — так, может, надо его принять?
Лия гладит по голове, убирая с лица растрепавшиеся прядки.
— Как чудовище чудовищу тебе говорю: ты не чудовище.
— Цитаты великих хтоней, — смеется Вик. И жмурится, когда от затылка вниз по спине сбегают мурашки, разбуженные ее прикосновениями.
— Ну правда, — поддакивает Лютый. — То, что ты хтонь, не делает тебя чудовищным в самом плохом смысле этого слова. — Помолчав, он прибавляет тише: — И мне нравится, когда ты поешь или еще как-то выпендриваешься. Ты сразу такой… живой.
— А если попросить, ты успокоишься и замолчишь. — Лия целует в макушку. — Так что не знаю, почему ты считаешь себя невыносимым, но мы в два голоса говорим: это неправда.
— В три, — раздается со стороны двери. Крис, прислонившийся к косяку, разводит руками: — Да, я подслушивал, извините. Вик, если не перестанешь, я тебя покусаю.
— Напа-а-али! — жалобно тянет Вик, обнимая спинку стула. — Окружи-и-или! — И смеется.
Неужели его, такое чудовище, могут любить? Верить хочется всем сердцем — и Вик верит. Бетонная стена сомнений превратилась в карточный домик, дунь — и рассыплется; и пускай это не навсегда, одного дня свободы хватит с лихвой. А потом — будь что будет.
Вик остается в агентстве до закрытия. Заказов нет, только глупые звонки тех, кто хочет позвать аниматоров или записаться на жуткий квест; поэтому они с Лией и Лютым то обнимаются в креслах-мешках, то пьют чай с булочками из ближайшей пекарни, то строят планы на будущее: «А потом мы съедемся, заведем собаку и будем по очереди приносить друг другу кофе в постель».
Крис, уставший от бессмысленных разговоров и тоже накормленный булочками, раскручивает их на игру в слова («Ага! — торжествует Вик. — Не один я невыносимое чудовище!»), и до конца дня они с огромными паузами перебрасываются всем, что могут вспомнить, споря из-за сленга, орфографии и повторов.
К ночи ветер стихает и начинается снегопад. Зато можно снять перчатки и не кутаться в шарф до ушей, скрывая каждый сантиметр голой кожи. Все вчетвером они идут к метро, и после очередного поворота Лия ловит за руку, переплетаясь пальцами.
— Знаешь, я ведь тоже по-своему невыносимая.
— С чего это? — хмыкает Вик, наблюдая, как пушатся светом фонари — точно одуванчики.
— Так я Снежная королева: ноль эмоций, ледяные взгляды. Сколько раз я сказала, что люблю тебя? Один? Разве не раздражает?
— А я — слишком тихий и скромный, — кивает Лютый. — Сижу в углу и не высовываюсь, даже сам себя бешу. Так что извини, но корону самого невыносимого чудовища мы тебе не отдадим.
— Какие вы жадины! — качает головой Вик. — С кем я дружу, подумать только!
— Так вы потому и сошлись, — фыркает сзади Крис. — И вообще, чудовища должны держаться вместе.
«Мы такие невыносимые, что только поэтому друг друга и выносим, — усмехается Вик, беря за руку еще и Лютого. — Минус на минус, все дела».
Над головой осыпается снежными крупинками бесконечное темное небо — а рядом идут самые прекрасные в мире существа. Давным-давно, целых семь лет назад, глупая девочка Марина в лицо назвала чудовищем.
«Да, я чудовище, — соглашается Вик. — И я нашел тех, кому моя чудовищность по душе».
Сегодня он вернется домой с глубоким спокойствием и безграничным счастьем. А что будет дальше — разве так уж важно?
«Я засыпаю в своей квартире!» — кутаясь в одеяло, восторженно думает Тори. Засыпанию это не способствует ни капли, наоборот, побуждает вскочить и разобрать оставшиеся сумки, прилепить на стену еще несколько открыток или повесить гирлянду, врученную Славой по случаю переезда. Тори не вскакивает; честно зажмуривается, напоминает себе о раннем подъеме, но восторг плещется внутри щекочущей волной — как тут заснуть?
Квартира вообще-то съемная, да и не квартира вовсе, а комната. Зато целиком и полностью принадлежащая Тори. Хочешь — ходи в трусах, хочешь — устраивай бардак, хочешь — пой вслух, главное — соседей не тревожь. Но за минувшую неделю Тори только расставила на полках книги и комиксы, развесила одежду и передвинула кресло в угол, где удобнее всего прятаться от мира после тяжелого рабочего дня.
Лютый тоже поздравил: притащил светящийся чайник. Теперь можно греть чай, не выходя из комнаты и не сталкиваясь с соседями в те моменты, когда никого не хочется видеть. Именно так Тори делает каждое утро: спускается со второго этажа, закутывается в халат, подаренный Санной, и угрюмо пьет кофе с молоком, обещая себе уж в этот раз обязательно лечь пораньше.
«Если не заснешь сейчас — будешь так же обещать!»
Медленный вдох, медленный выдох, завтра на работу, баю-бай, не ложись на край, хоть ты и сама тот еще серенький волчок… Поворочавшись с пару минут, Тори наконец соскальзывает в сон — одна в целой комнате, совершенно самостоятельная, разругавшаяся с родителями и теперь свободная от их глупых правил! Даже не думала, что такое может
