Джини.
– Нет. Не была ни разу! – весело призналась та. – Не люблю слишком большие супермаркеты, я от них устаю. Но теперь даже любопытно стало. Может когда-нибудь и зайду… Так. Вы доели? Выпить хотите? За счёт заведения. Не стесняйтесь, я всех в первый раз угощаю. Такая традиция. Виски, коньяк, или джин?
– Ой, – ответила Джини, которая оказалась не готова к такой постановке вопроса.
– Оя нет, – пригорюнилась Тома. – У меня вообще так себе выбор напитков. Но могу предложить тёмный ром.
Джини так и не поняла, шутит та, или нет. Но была поставлена перед фактом, вернее, факт был поставлен на стол перед ней. Маленькая стеклянная рюмка в виде черепа; такие, – вспомнила Джини, – когда-то в Тайгере продавались, я себе не купила и жалела потом. В черепе чрезвычайно фотогенично переливался, отражая все источники света разом, тёмный как сама неизвестность напиток, видимо, обещанный ром.
– Я тоже выпью, – решила Тома. – Для храбрости. И за знакомство. И за ваше новоселье. И ещё… Да у нас с вами столько поводов, что бутылку могли бы выдуть! Но пожалуй, сегодня – всё-таки нет.
– Бутылку точно не надо, – согласилась Джини. – Но за идею спасибо. Новоселье обязательно надо отпраздновать, чтобы на новом месте жилось веселее. А я забыла. Раньше друзья бы напомнили. Да где они все теперь.
– Ну вот видите, я напомнила, – улыбнулась Тома. – Справилась с ролью друга. Возможно, я и есть ваш друг? Вымышленный. Вы в детстве, случайно, ни о ком таком не мечтали?
– Ох, да о чём я только тогда не мечтала! – честно ответила Джини. – И о друзьях тоже. О волшебных, конечно. Чем больше, тем лучше. О целой толпе!
– Тогда с почином, – Тома подняла свой стеклянный череп, приветливо им взмахнула, как бы чокаясь на расстоянии. – Хорошо вы мечтали! Буду первой волшебной подружкой в этой вашей вымышленной толпе.
Джини тоже взмахнула черепом-рюмкой и залпом выпила ром, приготовившись к худшему, в смысле, к трудному, к обжигающе-крепкому, дерущему горло глотку. Ром она раньше пила только в коктейлях, считала грубым пиратским напитком и совершенно не ожидала, что он может быть настолько хорош на вкус. Вот бы все разочарования так выглядели, – подумала Джини, поставив пустую рюмку на стол. – Собираешься с мужеством, готовишься к подвигу, а подвиг не нужен, всё и так хорошо.
– Спасибо, – сказала она. – Так здорово получилось! Прекрасное новоселье. Ужин в кафе, как раньше. И этот ваш ром. Вы когда в магазин собираетесь?
– Да хоть прямо сейчас, – пожала плечами Тома. – Мне только одеться надо.
– Отлично, – кивнула Джини. – Я как раз пока на улице покурю.
– Зачем на улице? – удивилась Тома. – Или вам на свежем воздухе больше нравится? Тогда идите конечно. И стул прихватите. Но вообще покурить можно и здесь.
– Прямо в кафе? – Джини ушам своим не поверила.
– Ну да, – кивнула Тома. – Вентиляция здесь нормальная. В этих стенах столько поколений окрестных забулдыг когда-то курили с утра до ночи, что я таких страшных чисел не знаю. Не стесняйтесь вообще.
Встала, подлила Джини в рюмку рома, совсем немного, черепу до отсутствия носа, а не как в прошлый раз до отсутствия глаз. Сказала:
– У меня здесь свои порядки. Как мне нравится, так и можно. Иначе зачем вообще нужно это кафе.
Подошла к музыкальному автомату, нажала какую-то кнопку, и автомат заорал дурным голосом: «Right now I am an antichrist!»
– Божечки! – умилённо вздохнула Джини. – Секс Пистолз [17]!
– Да, – подтвердила Тома. – «Anarchy in the UK» [18].
Тома ушла одеваться, и Джини осталась одна посреди бледно-жёлтого кафеля, с рюмкой-черепом и сигаретой, сидела, курила под ностальгические вопли Джонни Роттена, приглушённые, впрочем, до комфортного тихого фона – ну, какая у нас тут анархия, такие и вопли, честно всё. И ведь даже не заподозришь, что умерла и попала в рай, – весело думала Джини. – Для рая тут всё-таки как-то недостаточно просветлённо. И чересчур хорошо!
– Я тут сидела, гадала, не попала ли в рай ненароком, – сказала она, когда Тома вернулась в искусственной розовой шубе, огромной, как стог. – Но решила, что для рая здесь слишком прекрасно. Поэтому вы с меня деньги за ужин возьмите, пожалуйста.
– Деньги? – опешила Тома. Но тут же махнула рукой, рассмеялась: – Ай, ну да! Совершенно забыла, что в кафе за еду берут деньги. Ай да я! Бизнес-леди, нет слов. Но кстати о бизнесе, это был не ужин, а бизнес-ланч за пять евро. На ночь глядя, значит, со скидкой. Тем более, я же положенный кофе с пирожным вам не дала. Кофе поленилась варить, а пирожные кончились. Короче, с вас два евро, соседка, и это моё последнее слово, больше не возьму. Если мелочи нет, потом занесёте. Я карты не принимаю, причём не из каких-то анархических соображений, а поневоле. Терминал навернулся. Техника ненавидит меня.
– Да вроде есть мелочь, – сказала Джини, роясь в карманах. – Не всю наличку таксистам и грузчикам отдала. – Ну у вас и цены! По-моему, выходит гораздо дешевле, чем если бы я приготовила всё сама. Хоть каждый день к вам обедать ходи.
– Каждый день не получится, – беспечно ответила Тома. – Я кафе открываю только под настроение. Когда приходит охота в хозяйку кафе поиграть.
Джини смотрела на неё с открытым ртом. Ну и бизнес! С такими ценами, да ещё и работать не каждый день. Как она вообще на плаву держится?
– Да нормально, жить можно, – рассмеялась Тома, явно прочитав её мысли. – Я же только соседей кормлю за полцены. А помещение – часть моей же квартиры, аренду платить не надо. Это смешная история, я вам когда-нибудь расскажу, а сейчас мне жарко, я в шубе, пошли!
На улице за это время ещё потеплело, хотя к ночи, по идее, должно холодать. Но странно было даже не это, а головокружительный сладкий и горький запах, который сильнее рома пьянил.
– Так обычно осенью пахнет, – сказала Джини. – Ну точно! В конце октября. Мокрая земля, палые листья, из труб печной дым; ну, дым-то, понятно, и зимой остаётся. Но запах листьев откуда?.. Ой, мама. Смотрите, они же правда лежат на земле! Не чёрные, прелые, страшные из-под талого снега, а как будто упали буквально вот только что.
Земля под их ногами действительно была усыпана жёлтыми кленовыми листьями. Не таким густым ковром, как обычно в конце октября, потому что ой, ма… Нет, мама тут не поможет. Поэтому пусть будет «ой, господи». Большая часть листьев ещё была на деревьях, победительно золотилась в тусклом фонарном свете. В декабре, в середине чёртова
