нужно ее приложить…
Чмокнуло, и в стене возник круглый проход в темноту. За моей спиной лязгнуло.
— Викентий Георгиевич!
Я оглянулся. Отец Азарий упал на колени, рядом лежал пистолет — и где только прятал? — в глазах старика-священника горел огонь неописуемого счастья. Счастья человека, который наконец-то нашел своего хозяина… нет-нет, не хозяина, не было в нем ничего холуйского, холопского… впрочем, сейчас на Руси ни в том, ни в другом слове не было негативного значения. Как в современном «сотрудник, работник» — просто обозначение человека, который на тебя работает. Но я не представляю работника, который так бы радовался возвращению начальника, скорее, это была радость от обретения давно пропавшего родственника… От обретения семьи.
А ведь он уже давным-давно живет один. Без семьи, без родни. Один.
Я наклонился и поднял пистолет. Хорошая штука, качественная. Изогнутая ручка, набалдашник на рукояти, кремневый замок. Никакой резьбы и узоров, простая, функциональная вещь. Порох на полке, курок взведен — только стреляй.
— Это что ж ты, Азарка, в своего хозяина стрелять собирался?
— Ни в коем случае, Викентий Георгиевич, — старик посмотрел на меня снизу вверх, спокойно, как будто отчитывался на совещании, — Однако ж, если б вы самозванцем были — не выпустил бы живым. Нельзя, чтобы кто-то знал, где проход в подземелья начинается. А Слово долго читать.
Я посмотрел на пистолет, переложил его в правую руку — удобный, однако, чего я раньше себе похожий не завел — посмотрел на отца Азария.
— Так уж получилось, что именно в подземелья мне и надо, — сказал я, — К Источнику мне нужно пройти.
— Так я проведу! Я знаю!
— Это хорошо, что ты знаешь, где мой Источник. Вот только я не знаю…
Я протянул левую руку и дернул священника за бороду. Тот дернулся и поморщился, глядя на меня недоуменно. Но глубоко-глубоко за этим недоумением появлялось Понимание.
— Я не знаю, кто ты такой. Ты — не отец Азарий.
В принципе, я мог бы больше ничего и не говорить — все было понятно по лицу лжесвященника. Нет, оно не исказилось злобой, нет, его глаза не забегали, нет, оно не приобрело вид оскорбленной невинности. С него просто исчезло всяческое выражение.
— Как вы… Викентий Георгиевич…
— Это было нетрудно, — слегка приврал я, все же это было больше интуицией, чем логическими выводами, — Наша первая встреча. Мы идем к церкви — и старик-священник ловко перепрыгивает ручей, через который и я-то с трудом перескочил. Вывод? Он не старик вовсе. Это первое. Второе — сегодня ты сказал, что никогда не видел мою мать. Родовой священник моего рода не мог не встречаться с ней. Ты — не старик вовсе, ты гораздо моложе, чем выглядишь…
Это не грим, конечно, борода настоящая. Только это ничего не означает. Здесь, на Руси, где существует волшебство и множество волшебных Слов, есть и Личные Слова. Не от слова «личность», а от слова «личина». Уж кому, как не подьячему Разбойного Приказа о них знать. Правда, сам я с такими замаскированными не сталкивался, да и никто из моих сослуживцев — тоже, однако в Приказе даже есть даже способы распознать того, кто спрятал лицо под Личным Словом. Правда, сейчас у меня нет необходимых принадлежностей — все же такие Слова встречаются крайне редко.
Однако «редко» не означает «никогда».
— …моложе, чем выглядишь. Но отец Азарий служит в церкви уже давным-давно. Вывод? Ты не отец Азарий. Кто ты?
С вероятностью процентов в семьдесят, передо мной — Кондратий. Тот самый, ночной ужас улиц Мангазеи. И то — до ста эта вероятность не дотягивает только потому, что Кондратий ощутимо выше низкорослого священника. А про Личные Слова, которые изменяют рост, я никогда даже не слышал.
Старик поднялся с коленей, вздохнул, что-то тихо пробормотал. Я вскинул было пистолет, на случай, если меня сейчас попытаются накрыть Мертвым Словом, но, как выяснилось, это было другое Слово.
Плечи отца Азария раздались в стороны, он начал расти, вздымаясь к потолку — оказывается, Личные Слова, изменяющие рост, все же есть — огромная борода начала темнеть и уменьшаться, как будто втягиваясь в подбородок, поплыло и изменилось лицо… Всего несколько секунд — и передо мной стоял высокий, широкоплечий парень с добродушным лицом.
Господи, да он же чуть ли не моложе меня!
— Я не отец Азарий. Я его сын. Мурин Кондратьев.
Ага, тот самый сын, который якобы умер… Так. Стоп. Не Азарьев?!
* * *
В общем, от того подземного прохода в крипте мы не отошли, пока я все у новообретенного слуги неузнал. Слуги… блин, как-то не нравится мне это слово. Нет, не потому, что я испытываю какие-то предубеждения, мол, мне неловко, когда мне служат. Просто в моем представлении «слуга» — это такой шнырь в раззолоченной ливрее, который только и способен, что протирать стекла в особняке или расставлять посуду на столе. Во! «Человек»! Мурин — блин, что за имя вообще?! — не мой слуга, он — мой человек. А человек, как кто-то сказал, это звучит гордо. И мою личную самооценку поднимает: одно дело — «Боярин Викентий со своими слугами» и совсем другое — «Боярин Викентий со своими людьми». Звучит!
В общем, мой новообретенный человек рассказал мне следующее.
Его отец, тот самый Азарий-Кондратий, был чародейным холопом Осетровских. И, помимо огромной Силы, он владел еще и набором очень редких и ценных Слов. Во-первых — Земляным Словом, которое позволяло ему управлять землей похлеще любого экскаватора. Собственно, все эти подземелья под городом — это его единоличная заслуга. Азарий просто шел под землей, и она расступалась перед ним стенами туннеля.
— Погоди-ка, — перебил я Мурина, — а ты от отца это Слово не получил ли, случайно? Это не твоя ли заслуга, что моя родовая церковь…
Ха. Моя. Родовая. Никак не привыкнуть.
— …моя родовая церковь всегда выше городской? Холм Земляным Словом поднимаешь?
— Нет, — Кондратьевич искренне огорчился, — Это отец мог своим Словом его поднять, а у меня Земляное Слово пожиже будет. Я только сам сквозь землю, как сквозь воду пройти могу, а землей управлять не получается.
Я вспомнил таинственное исчезновение Кондрата. Мне еще показалось, что он сквозь землю провалился. Оказывается, действительно провалился — нырнул вниз и оказался в туннеле, муриново Земляное Слово выскочить из-под земли не позволяло, только нырнуть вниз,
