голову.
– Я слабая, – прошептала она. – И трусливая…
– А я – нет, – храбро сказала Сабрина. – Я помешаю ему. И вы должны мне помочь.
– Но почему?
– Потому, что мне одной не справиться.
– Нет. Я имею в виду, почему ты хочешь ему помешать? Почему тебе не все равно?
Сабрина задумалась. У нее не было ответа на эти вопросы. И правда, почему?
Она не знала, откуда в ней взялось это острое и искреннее желание нарушить планы Гуффина – просто произнесла вслух, и ее слова будто дали этому желанию плоть. Хотя всего минуту назад Сабрина думала лишь о кознях этого мерзкого человека, о несчастьях, свалившихся на балаган, и о своем Механизме. Вопрос гадалки был вполне оправданным: куклу похитили, засунули в мешок и притащили сюда, ее оскорбляли, унижали, относились к ней, как к вещи, и даже пытались сломать. И пусть Брекенбок ее починил, по своему оберегал и защитил от Бульдога Джима, но ему даже в голову не могла прийти мысль, что она не хочет здесь быть, не хочет учить роль и играть в его пьесе. По хорошему, ей должно быть все равно на то, что с ним и с его балаганом случилось. Так почему же ей… не все равно?
– Наверное, меня сделали такой, – наконец, сказала Сабрина. – Кукольник может дать своему творению такой характер, какой ему заблагорассудится. И Хозяин дал мне вот такой, я получилась… нет, не доброй, а слишком настоящей. – Гадалка непонимающе покачала головой, и кукла попыталась объяснить, что было не так-то просто, поскольку до сего момента она и сама обо всем этом не задумывалась. – Мне тоже страшно, я боюсь… всех людей. Но я знаю, что и люди бывают добрые. Как Джейкоб. Я могу очень-очень-очень сильно испугаться. Мне может быть очень-очень-очень больно. Но мне не может быть очень-очень-очень все равно. Да и вообще просто все равно. Я так устроена. Хозяин говорил: «Слишком много человеческого. Ты будешь не просто походить на нас. Ты будешь нами». И он, я думаю, нехотя, дал мне надежду, веру в то, что доброта, какой бы она ни казалась слабой, побеждает злобу. Как-то мне сказали: «Не опускай руки ни за что и никогда, Сабрина. Даже когда твой корабль идет ко дну, не сдавайся. Если ты опустила руки, тебе не схватить ими проплывающую мимо доску. Но если ты будешь верить в лучшее, если будешь бороться, то, кто знает, может, тебе удастся затащить на эту доску еще кого-нибудь…»
Сабрина замолчала. Последнее говорил отнюдь не Хозяин. Это было очередное чужое воспоминание. Она помнила, как обнимала какого-то высокого и очень теплого человека, а он утешал ее. В памяти всплыли бордовый галстук и блестящие запонки в виде компасов…
– Он хороший человек, – сказала мадам Шмыга. – Твой хозяин.
– Нет. – Сабрина отвернулась. – Он очень плохой. И из-под его рук всегда выходили уродцы. Подлые, коварные, завистливые, корыстные, злые. Наверное, он и меня пытался сделать такой же, но что-то пошло не так, и вышла я. Брекенбок сказал, что во мне есть какой-то изъян…
Кукла сказала это и поняла, что все куда сложнее и глубже. Истина будто затаилась на дне колодца, да еще и закопалось в иле, хотя руку она тянула к, казалось бы, мелкой луже.
– Он много раз пытался меня переделать, – добавила она. – Но я не переделывалась. Я такой и осталась. Я помню причиненное мне зло, мои обиды всегда со мной, но я не могу просто смириться. Когда я вижу, как другим плохо, меня как будто что-то царапает изнутри. Даже Малыш Кобб, последняя кукла, которую сделал Хозяин… он мучил меня, но когда Хозяин наказывал этого злобного деревянного мальчишку, мне было его жалко. Я пытаюсь злиться, пытаюсь ненавидеть, я пытаюсь заставить себя радоваться, когда те, кто меня обижал, тоже страдают, но у меня не выходит. Это сильнее меня. Единственный, кого я ненавижу по-настоящему, – это Хозяин. И еще Гуффин. Я хочу… нет, я должна помешать ему.
Гадалка слушала ее, широко раскрыв рот.
– Я никогда не думала, что…
– Вы не думали, что куклы что-то чувствуют? Вернее, не что-то, а все и намного сильнее, чем люди? И не умеют относиться равнодушно?
– Да. Я боялась тебя.
– Меня?
– Гуффин приволок тебя в мешке. Фортти пропал. Я думала, что ты и твое появление в нашем «Балаганчике» – часть каких-то новых страшных замыслов Манеры Улыбаться.
«Так и есть, – подумала кукла. – Я – часть каких-то его замыслов. И надо узнать, каких…»
– Нам нужно отсюда выбираться, – сказала Сабрина. – Мы должны что-то сделать!
– Что мы можем сделать? Да если бы Гуффин был один, мы и так бы с ним не справились. А у него на побегушках еще и Проныра с Заплатой. А еще… у него Лизбет. Да и как мы выберемся? Они нас заперли и связали!
Сабрина покачнулась и повернулась к гадалке.
– Я спрятала нож. Ночью. Украла, пока все спали.
– Любимый нож Берты? – поняла мадам Шмыга. – Где он?
– У меня в груди. Там ящичек. Я знала, что нож может пригодиться. Я его не достану, но вы сможете. Вы перережете им веревки?
Мадам Шмыга кивнула. Она потянулась к кукле. Та, ерзая, придвинулась.
– Мне нужно…
– Открыть дверку.
Мадам Шмыга осторожно прикоснулась к Сабрине. Под кружевом кукольного платья прятался крючок. Она потянула за него и открыла небольшую дверку. Внутри темнел ящичек.
– Зачем он тебе? – прошептала гадалка.
– Я не знаю, для чего он. Хозяин так мне не сказал. Я храню там все, что мне нравится.
Мадам Шмыга осторожно просунула руки в ящичек и нашарила нож. Она глянула на куклу.
Сабрина кивнула.
Манера Улыбаться спал, но отдохнуть у него особо не получалось. Во сне он забрасывал уголь на лопате в печь, жар облизывал его лицо, а кости скрипели от натуги. Руки отказывались слушаться, поясница грозила подломиться, в то время как кожа и вовсе будто бы плавилась. Наяву же он просто потел и морщился.
Возле печи, у которой шут во
