а потом отвела в магазин, сказала, ей самой надо; неважно. Мы пошли в магазин через чёртов прекрасный кленовый октябрь. Там, кстати, все были без масок, так сейчас вообще не бывает! И вино мне продали, хотя было больше восьми. Я даже подумала, что с переездом проморгала, как все эти жуткие правила отменили, исправился мир. Но к сожалению нет, я потом проверяла. Везде всё как раньше, а тот магазин я не нашла. Кафе на первом этаже три дня было закрыто, я специально выходила в разное время его проверять. Но оно хотя бы оставалось на месте! А сегодня вечером вышла – нет никакого кафе. И двери нету. Вывеска ладно, её можно снять. Но так быстро заделать стену, в которой была дверь?! Я не строитель, но по-моему, так невозможно. Нет.
Диоскуры снова переглянулись. Наконец Юджин взял два бокала, а Михаил – сразу три складных табурета; впрочем, в его ручищах они выглядели максимум стопкой книг. Сказал:
– Извините, пожалуйста, за такое самоуправство. Но я предлагаю посидеть на балконе. Там очень приятно должно быть сейчас.
Фигассе «очень приятно», – невольно содрогнулась Джини, которая недавно выходила на улицу и совершенно не жаждала повторить этот опыт. Но возразить гостям не решилась. Я их пригласила, они хотят сидеть на балконе, значит, надо идти. Ладно, сами быстро замёрзнут и в дом запросятся. Они же совсем раздетые. А у меня пуховик.
Пуховик не понадобился. На балконе было тепло даже без скидок на зиму. Как прохладным июньским вечером; навскидку, плюс восемнадцать. Короче, в домашнем свитере очень приятно сидеть.
– Извините, – сказал Михаил, расставив табуреты и забрав свой бокал у Юджина. – Мы вам своей погодой уже голову заморочили, это я понимаю. Но у нас тут зимой вечно так. То одно, то другое. То Томин октябрь, то ваш очаровательный шардабас – ну, это, положим, получилось нечаянно, никто не хотел вас смущать – то наш ферсанг. Так у нас короткое лето, наступившее среди зимы, называется. Ферсанг здесь случается часто, вы извините. Просто всем слишком быстро надоедает зима!
– Надоедает зима, – бездумным эхом повторила Джини. Сняла ненужный пуховик, положила на табуретку, села сверху, как на подушку. Сердце бешено колотилось, в глазах мельтешили разноцветные яркие пятна, но при этом ей парадоксальным образом было очень спокойно и хорошо. Как в детстве у дедушки на коленях, только не на коленях. И вместо родного дедушки – странные Диоскуры-лэндлорды. А так – один в один.
– То, бля, је тако [23], – сочувственно улыбнулся ей дед.
– Вы нас извините, пожалуйста, – вздохнул Михаил. – Тут многое странно, не только погода. Место такое. Но это хорошие странности. Вам точно понравится. Хотя лучше бы к ним привыкать постепенно. А Тома – трах, бах, и в дамки! И накормила, и отвела в магазин. Извините. Это же ужас, на самом деле. Я бы на вашем месте сошёл с ума, гадая, не сошёл ли я случайно с ума!
Джини расхохоталась, так это было точно подмечено. И сквозь смех подтвердила:
– Именно, да!
– Так вот, с умом всё нормально, – заверил её Михаил.
– Юа, бля, нот крейзи [24]! – подтвердил дед, вызвав у Джини новый приступ смеха. И сам, страшно довольный, ржал вместе с ней.
– Даже мы с Юджином странные, вы уж нас извините, – покаялся Михаил.
– Вы отличные! – заверила его Джини. – В Вильнюсе это моя третья квартира. И дома я тоже жильё снимала, и в других городах. Жаловаться особо не на что, мне, я думаю, скорее везло. А всё равно постепенно накапливается ощущение, что квартирный хозяин всегда немножечко враг. А вы… Ну, слушайте. Если честно, вы действительно странные. Зато сразу появилось ощущение, что вы скорее немножко друзья.
– Мы, бля, не немножко! – возмутился Юджин. – А веома добри [25]. Мы – вери мач [26]! – И поднял бокал, типа за это и выпьем.
Ну, собственно, да.
Сказать, что вино было хорошим – даже меньше, чем совсем ничего не сказать. Потому что некоторые вещи оцениваются не по шкале «хорошо – плохо». И вообще ни по какой не шкале. Вино просто Было – с большой, огромной, до небес буквы «бэ».
– Я когда помидор из того магазина попробовала, заплакала, – призналась Джини. – И сейчас, похоже, зареву ещё раз. Оно какое-то… живое и настоящее? Как в детстве. Не в том смысле, что я в детстве пила вино, и оно было похоже на это. В детстве такая была вся жизнь.
– Именно, – подтвердил Михаил. – Вы очень точно сказали. Что наша Тома умеет, так это ходить за покупками. И вино выбирать!
– Так магазин, где я его покупала, и кафе, и Тома, – набравшись духу, спросила Джини, – они есть? Или нет?
– Всё сложно, вы извините, – вздохнул Михаил. – Сама Тома есть, это факт. Живёт в нашем доме, в шестой квартире. В регистре значится собственницей жилья. Платит за электричество и всё остальное; надеюсь, что вовремя, хотя лично не проверял. Кафе – когда как. Это от Томы зависит. Обычно оно исчезает, когда Тома уезжает из города больше, чем на пару дней. Позавчера она как раз уехала, ключ соседке Магде оставила, попросила цветы поливать. И вот результат! Опять всё исчезло. Мы сами поначалу каждый раз вздрагивали, но ничего, привыкли. А вот посторонних клиентов жалко. Иногда с такими растерянными лицами напротив дома стоят!
– Да уж, – вздохнула Джини. И спохватилась: – А как она из города уехала? Локдаун же!
– Ай, да пљунула је [27] на тот факин локдаун, – отмахнулся Юджин.
Но Джини это уже и сама поняла.
– Иногда кафе неделями не работает, – продолжил Михаил. – Это нормально, просто Томе возиться лень. Но уж когда работает, мы все там обедаем. Потому что другой такой поварихи на свете нет. И продукты – ну, вы сами сказали, что плакали над помидором. И цены почти как были до введения евро, лет десять назад.
– Там фантастически дёшево, – согласилась Джини. – Она с меня два евро взяла за обед, сказала, бизнес-ланч соседям со скидкой… А тот магазин?
– Магазин существует всегда, – заверил её Михаил. – Он настоящий. Ну вы же сами там купили еду. Но прийти туда можно только с Томой. Мы и сами без Томы в этот магазин не попадём. Ох! Я понимаю, что это очень странно звучит. Вы извините, пожалуйста. Всё действительно сложно. Я не знаю, как объяснять. Давайте вы пока просто поверите на слово: вы не сошли с ума. Всё нормально. Просто здесь не совсем привычные правила жизни.
