– Его дочь похитили. Предположительно, это были фанатики Моам Баала.
– Да. А в подворотне рядом с местом похищения нашли два трупа с ножевыми ранениями.
– Фанатики так не поступают. Они, как правило, или забивают до смерти или душат голыми руками, – безэмоционально поделилась Зора своими познаниями. – Сколько их было?
– Двое.
– И снова промашка. Обычно они ходят по трое, и один из них обязательно или чемпион или же какой-нибудь крепыш, который и выступает за главного.
– Да, но очевидцы рассказывали, будто в этом же районе видели третьего фанатика с телом женщины, перекинутым через плечо.
– Ну хоть что-то… – Ринч кивнула, обернулась и продолжила свой путь.
Почему-то в её голове прочно засела мысль, будто все эти события как-то взаимосвязаны. Оставалась малость – понять, как именно.
Глава 28. Догадка
Позолоченный рупор граммофона исторгал из недр деревянно-металлической конструкции слезливые тоненькие звуки скрипичной партии любимого шедевра Эдвина Груета Плёссинга – седьмую сонету Суиза Шомпаля, в то время как сам градоначальник сидел за столом и изучал очередной документ, представленный на подпись. Закатные лучи за его спиной падали на часть столешницы, высвечивая мириады пылинок, бесконтрольно летающих по комнате, на что сам директор университета не обращал никакого внимания.
Близилась дата очередной выдачи заработных плат муниципальных работников, отчего настроение Эдвина с каждым днём не становилось лучше, а наоборот, ухудшалось, стоило ему лишь взглянуть на стопки бумаг, наставленных горами на краю стола и требующих особо внимательного изучения, поскольку какой-то клерк или же иной работник нет-нет да и умудрялся завышать расходы своего министерства, потворствуя несдержанным аппетитам руководства какого-нибудь очередного управления.
Брезгливо скривившись, Эдвин вздохнул.
– Интересно, смогли ли они найти… – Оборвав себя на полуфразе, мистер Плёссинг поджал губы, потому что чуть не произнёс столь ненавистное ему имя Голдспира. Имя предателя, выходца ФУПА, который пустил все вложенные в него силы и знания в русло лиходейского знания, а не борьбы с ним. Талантливый и перспективный учёный ещё со студенческих лет ходил по грани и, возможно, уже тогда выполнял некоторые не совсем разрешённые эксперименты за спинами преподавателей. Если только кто-то из работников Фенского университета прикладной алхимии не потворствовал ему и не наставлял.
Резко встав, Эдвин вдруг изумлённо уставился на портрет основателя города, Филиппа Даоша Фено, висящий на стене между двумя высокими окнами.
– Нет! Определённо, быть того не может… – растерянно вымолвил директор ФУПА. – Филипп давно исчез с радаров разведки.
Прикусив губу, мистер Плёссинг так некстати припомнил пятилетней давности указ императора, который заставил его встать на защиту гнусного лицемера Феллоуза Флетчера.
– Подумать только! А я ему улыбался и хлопал по плечу за успехи студентов…
Разочарованный вздох прозвучал в комнате, оттесняя на второй план скрипичные трели седьмой сонеты.
Строгий взгляд на портрет, и Эдвин не удержался, выдохнув раздражённо:
– Ты своего добился? Ты сделал то, чего хотел, а? Создал сносную жизнь в искусственном теле? Приблизился к бессмертию настолько, что теперь можешь быть где угодно, а о тебе всё равно будут помнить, пусть и в плохом ключе? Что же ты за монстр такой, Филипп? Как ты мог предать Гризельду?.. Как…
Очередной раздражённый вздох, и Эдвин, закатив глаза к потолку, сел, замолчал и задумался. Казалось, он потерял счёт времени, потому что далеко не с первого раза услышал сквозь звуки арфы пятой по очереди композиции, записанной на чёрную пластинку, стук, который заставил его вздрогнуть.
– Войдите! – громко крикнул в ответ, поднимаясь на ноги.
– Мистер Плёссинг? – послышался мелодичный голос Милли Уотер из-за двери. – Прибыл Лени Шейнсберг. Помните, вы просили его зайти, когда он придёт?
– Да-да, – согласился Эдвин.
Подойдя к граммофону, профессор поднял извлекающую тоненькие звуки вольфрамовую иглу, припаянную к металлическому рукаву.
Дверь открылась со скрипом, и на пороге возник аспирант Шейнсберг, смущённый и отчего-то растерянный.
– Вызывали? – затравленно уточнил он. Взгляд его при этом не переставал бегать по кабинету, будто выискивая кого-то или что-то.
– Как самочувствие? – сощурился мистер Плёссинг. – Вижу, вы без бинтов?
– А… да, спасибо, уже лучше, – по-прежнему растерянно ответил преподаватель.
– Надеюсь, сотрясения не было? – Профессор немилосердно допрашивал пострадавшего, хотя с виду о нём так и не скажешь. – Отчего вы так нервничаете?
– Э… – Аспирант поднял острый взгляд, на мгновение обнажив растущее в нём раздражение. – Простите, у меня домашние проблемы, – поспешил оправдаться он. – А со здоровьем уже лучше, спасибо.
– Что ж, это не похоже на полноценный ответ, но сегодня я прощаю вам подобное поведение, – строго констатировал директор ФУПА. И следом приказал: – Садитесь, у меня есть к вам разговор.
Резкое движение головы аспиранта ещё больше смутило профессора, когда он услышал громкий хруст позвонков.
– Так можно и грыжу заработать, – проворчал Эдвин. – Но, думаю, это не моё дело.
– Да бросьте… У меня всё схвачено, – грубовато ответил аспирант, что было ему несвойственно.
Градоначальник Фено медленно перевёл взгляд на Филиппа и подозрительно сощурился, прежде чем опомниться.
– Что ж, раз так, тогда вы просто обязаны мне ответить, на что вам нужна была ценофлебия архидон.
– Что, простите?
– Редкая бабочка.
– Э… – Рот Лени искривился дугой, уголками вниз. – Даже не припомню.
– Это случилось всего месяц назад. Вы трижды подавали мне списки требуемых ингредиентов для студенческих опытов, – профессор кивнул на стопки бумаг, стоящие на краю стола. – И мне не составит труда найти их, чтобы продемонстрировать вашу подпись.
– Ах, это? – Шейнсберг сделал вид, будто вспомнил. Однако вместо ответа он поднял руку и пощупал волосы кончиками пальцев. – Простите, но я не помню. Возможно, я приложился сильнее, чем мне бы того хотелось.
– Как можно хотеть удариться головой? – вознегодовал мистер Плёссинг. – Что с вами, Лени? Ведёте себя так непозволительно…
Не успел профессор договорить, как в дверь вновь постучали.
– Ну что там?! – раздражённо крикнул Эдвин. – Разве я не учил
