если захочешь. Ведьма может продлить жизнь, пройдя Ритуал. Только, чтобы продлить свою жизнь, она должна забрать чужую и обязательно у своей близкой родственницы — дочери, племянницы, внучки. Большой грех это. Если ромалы, — ведьма провела рукой вокруг, — узнают про этот Ритуал, тебя обвяжут цепями и сожгут. Чтоб душа навеки сгинула. Чтоб никогда не возродилась! Дети у нас священны!
Старуха замолчала, Зара посмотрела ей в глаза. Ведьма усмехнулась:
— Эээ! Знаю, о чём думаешь! Думаешь, я тебя на жертву для Ритуала готовила? Нет. Для жертвы Ритуала невинная кровь нужна.
Она засмеялась скрипучим смехом, поперхнулась, словно захлебнувшись, откашлялась и сказала:
— Других лечить можем, а себя нет.
Старая ведьма умерла через неделю. Табор встал тогда лагерем на берегу Днепра. Зара прошла в шатер, села возле старухи. Та что-то нашептала, ухватила Зару за ладонь и испустила дух.
После похорон баро (руководитель) табора передал Заре большую холщовую сумку и сказал:
— Теперь это твоё! Теперь ты сердце табора.
Было лето 1891 года…
Уже через 10 лет Зара стала не только сердцем, но и фактическим руководителем табора.
Первый раз она совершила Ритуал летом 1914 года, когда табор встал лагерем в Бессарабии. В жертву была принесена дочь её родной сестры 11-летняя Милица.
Дня за два до этого Зара якобы с целью заработка отправилась в соседнее село вёрст за 15 от места, где остановился табор. С собой она прихватила Милицу и её подружку Лиду. Дорога проходила через лес, в котором Зара предложила переночевать.
Утром из леса вышла молодая девушка, которой никто больше 20 лет бы и не дал. В табор, разумеется, Зара не вернулась, запомнив слова своей бабки про цепи и костёр. Через полгода она прибилась к другой группе цыган. Еще через пару лет вышла замуж, родила одну за другой двух девочек.
Следующий Ритуал она провела в конце войны, в Казахстане…
Глава 28
Больничные эксперименты Захара Петровича
На следующий день я встал с твёрдым намерением восстанавливать спортивную форму. Поэтому, сразу же после посещения санузла одел шорты, влез в старенькие кеды и трусцой направился на стадион.
Пробежал 5 кругов вокруг футбольного поля, даже не запыхался. Потом отжался, упираясь на нижнюю скамью трибуны, поприседал. Запрыгнул на турник. 20 раз подтянулся на одном дыхании. Развернулся и легкой трусцой побежал обратно домой, прислушиваясь к организму.
Организм вроде не протестовал. Даже ноги не заболели.
Я поставил чайник. Пока он закипал, принял душ.
За завтраком соображал, что отвезти в больницу maman? Чем её покормить? Котлеты отвез вчера. Картошку-пюре тоже. Да у меня и самого в холодильнике пустовато. Кроме копченой рыбы ничего нет.
Я снова залез в картонный ящик в стене под подоконником, так называемый «холодильник». Когда строили эти дома, холодильник, полагаю, был не в каждой семье. Вот и предусмотрели товарищи-строители облегчить участь советского человека. Только зимой приходилось «утеплять» эту нишу, забивая отдушину на улицу тряпками.
Пока варились остатки прошлогодних картофельных запасов — я наскрёб всего четыре более-менее нормальных не подгнивших и не почерневших картофелины — собрал сумку для maman: всё, что она просила. Насчёт идеи с доппайком выручил отец.
Он постучал как раз в тот момент, когда я сливал воду из кастрюльки.
— Я не буду заходить, — сообщил он. — Думаю, мне смысла ехать нет. Ты сам всё отвезешь. Проведаешь. Так?
Я пожал плечами. Он протянул мне «пятёрку»:
— Купи баночку сметаны, грамм 200 сыра, шоколад, пару булочек. Ну, там посмотришь сам, в общем.
Я угукнул, деньги взял, помялся:
— Этого много.
— Сдачу оставь себе, — сыронизировал отец, а потом, чуть помявшись, сказал. — Ты правда можешь вот так лечить?
Он покрутил пальцами рук. Тут уже усмехнулся я.
— Не, бать, я так… — я покрутил пальцами рук, пародируя его. — Не умею. Я вот так…
И крутанул кистями в другую сторону.
— Ты скажи, что надо-то? — спросил я.
— Тут такое дело, — отец смутился. — Катя моя беременная. 4-й месяц пошел. И у неё что-то непонятное: то голова кружится, то обморок. Врачи говорят, всё в пределах нормы. Может, посмотришь, а?
Я улыбнулся:
— Бать, конечно, посмотрю! Можно даже сегодня. Как приеду…
— Я тогда к тебе часа в три зайду?
— Договорились!
Отец хлопнул меня по плечу. Впервые вот так хлопнул. Как равного.
И ушел. А я стал собираться дальше.
Maman меня встретила в коридоре. Вид у неё был прямо-таки совсем не больной. Даже поправляться начала. Щечки надулись.
Мы обнялись. Она, чуть смущаясь, чмокнула меня в щеку. Я сел на кушетку, стоящую рядом с входом в палату, поставил на неё сумку. Maman села рядом.
— Представляешь, мои соседки считают, что ты мой брат! — смеясь, сообщила она. — А я возьми и скажи, что ты не брат, а ухажёр. И они поверили!
— Ну, а что? — улыбнулся я. — Ты у меня вон какая красотулечка! Совсем не скажешь, что ты дама бальзаковского возраста…
— Ах, ты поросёнок! — maman, шутя, отвесила мне затрещину.
— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался я.
— Да вроде нормально, — ответила maman. — Врачи говорят, что надо обследоваться, что непонятно всё… А у меня всё отлично, ничего не болит. Ох, я и выспалась сегодня!
Maman потянулась.
— Красота!
— Ты вещи отнеси, — я кивнул на сумку. — Что там не нужно, отдай.
— Ах, ты ж мой хозяйчик, — maman снова чмокнула меня в лоб, подхватила сумку и ушла в палату. Мне показалось, что она не только поправилась, в смысле, выздоровела, но и помолодела.
Из палаты она вернулась очень быстро, успев одеть халат, который я ей привёз, сунула мне в руки пустую сумку.
— Пойдем на улицу!
Maman показала мне еще один выход на улицу, прямо напротив её палаты. Мы отошли подальше, сели на лавочку.
— Ну, рассказывай, как ты без меня там живешь, скучаешь, страдаешь, плачешь в одиночестве в темноте?
Её шутливый тон прибавил мне настроения. Я, едва сохраняя серьезное выражение на лице, подтвердил:
— Очень скучаю, плачу, страдаю, голодаю, тётю Машу объедаю!
Мы засмеялись.
— Да всё нормально, — сообщил я. — Батя меня из деревни привёз. В магазин я сходил, продуктов набрал. Менты приходили. Мы с тётей Машей заявления им написали.
— Какие заявления? — maman напряглась. —
