Ознакомительная версия.
Через сто лет корабль нашелся. Не корабль, конечно, то, что осталось, да и это не в России – финские территориальные воды. Понятно, что коллекции Браамкампа больше нет – растворилась в крепкой морской соли. Альвис по сей день себе простить не может, что не настоял на сухопутной транспортировке. Да что уж теперь…
Подлинную историю Начала Эрмитажного Собрания полагается знать каждому кэльфу, и Лирай, конечно же, начал свое обучение именно с нее, поэтому Мимир оказался осведомленным во всех подробностях. Особенно его веселили рассказы, как Лирай выгонял из спальни Екатерины Григория Орлова, тогдашнего бойфренда.
Лираю для работы нужно, чтоб императрица уснула, а с Орловым – какой сон? Сюси-масюси, любовь-морковь. Так Лирай мурашей-невидимок по простыням пускал. Екатерине ничего, а Орлова до того искусают – в кровь себя издерет. «Чесотка, что ли, у тебя?» – Екатерине противно: что за любовник – весь в заразе. Иди, говорит, голубчик, к лекарю, завтра свидимся. Ну Орлов дня три волдыри мазями лечил, Лирай за это время императрицу и обработал.
Мимир хихикает, вспоминая эту историю: он тоже научится мурашей пускать. А еще котов оживит, которые по стенам. Вот их сколько! Вся Иорданская лестница лепными кошачьими хвостами украшена. Золотые! Эрмитаж – кэльфийский дом. Этого только глупый не увидит. Амуры под потолком дразнятся: в двуглавых цыплят табака вцепились, держат, высоко, коту не допрыгнуть.
Растрелли, всем известно, очень котов уважал, его любимец дома остался, так он, тоскуя, везде его увековечивал. Да что про Эрмитаж говорить, если весь Петербург – кэльфийский город. На герб глянуть – уже ясно. С екатерининских времен на гербе кошка. Понятно, зашифрованная, в виде речного якоря, но все равно – кошка! Сколько этот герб ни переделывали, от кошки не ушли. По сей день там красуется.
Мчится Мимир по Эрмитажу, свобода голову кружит, сам себе с каждой секундой кажется взрослее и смелее. Через гобеленовые галереи надо вообще на сверхзвуковой скорости промчаться, вдруг кто из сородичей выглянет? Запросто могут. На собрании далеко не все, а каждая вердюра, шпалера каждая – вход. Куда, куда, в страну кэльфов, конечно. Посетитель по залу идет, любуется: как мастерски узоры вытканы, листва какая пышная, цветы, звери диковинные, птицы. Ни за что не догадается, что все это живое! А уж о том, что под каждым деревом-кустом кошки прячутся… Кому такое в голову придет? Потому кэльфы это место и выбрали. Райский уголок, вечное лето.
Все юные кэльфята проходят обязательный экзамен на соответствие роду. Технологию Лирай разработал. У кошек ведь как бывает? В одном помете могут оказаться дети от разных котов. А из всех новорожденных, хоть их сразу сто штук, истинный кэльф всегда только один. Но ведь в младенчестве не разберешь, кто есть кто, поэтому экзамен обязателен. Мимир тоже его проходил, хоть его родословная сомнений вообще не вызывала – порядок есть порядок.
– Вот это, Мимир, икона. На них люди изображают своих богов. Вот это младенец Иисус, это его мать… – Лирай говорит и говорит, уснуть можно. Скука! Чего тут смотреть? Тетка разодетая, ребенок голый. Не жалко ей сыночка? – Не отвлекайся! Запомнил, что я сказал? Есть вопросы?
У Мимира вопросов всегда полно.
– А где коты?
– Котов на иконах не изображают.
– Если котов нет, кто ж тогда младенца баюкает? А на кого он смотрит? Вот у этого, как его, Виварини? А у Якопа Пальма Старшего? И у Джорджоне? Там же кто-то есть!
– Кто?
– Сам знаешь, – Мимир лукаво щурится. – Там везде коты. Просто они на деревяшки не влезли. Смотри, у Веронезе в «Святом собеседовании» прямо в центре картины кошачьи следы. Лапы отпечатались. А кошки нет. Потому что собака уже нарисована. Туда, где злая собака, кошка же не придет? А как художнику показать, что он кошек любит? Вот следы и рисует.
Лирай молчит, улыбается. С ним никогда не поймешь, угадал или нет.
– Смотри сюда, – разворачивает Мимира, – знаменитая картина Тициана «Бегство в Египет». Ох, помню, изрядно попотеть пришлось, когда коллекцию Брюля выторговывали. Но – шестьсот полотен пришло. Сам Брюль, министр Саксонский… – опять хвастает, будто Мимир неграмотный и Летописи не читал… Бла-бла-бла, ля-ля-ля… – Спасая младенца Иисуса от преследований царя Ирода, Дева Мария с Иосифом бежали в Египет.
– Куда ж им еще бежать? Конечно, в Египет, из-за кошки…
– Какой кошки? – строго вопрошает Лирай. – Где ты опять кошку увидал?
– Ага! Мальчик, который ослика ведет, кого держит?
– Не кого, а что. Скорее всего, в свертке еда.
– Ха! Еду бы ослик вез. У него там кот спрятан. Тот самый.
– Какой – тот самый?
– На которого младенец Иисус с икон смотрел, который его баюкает по ночам. Сам не видишь, что ли, шевелится же! Почему вы его с картины не выпускаете? Мы бы с ним играли.
Лирай пропускает вопрос мимо ушей. Сам спрашивает:
– А зачем он его прячет?
– Так они ж еще до Египта не дошли. Ты же говорил: даже в Библии кошка под запретом – так евреи все египетское ненавидели.
Лирай снова молчит. Не то улыбается, не то насмехается.
– А младенец Иисус, стало быть, кошек любил?
– Конечно. Он же всегда знал, что Ноев Ковчег кошки спасли. Крысы уже вон какую дырищу в днище прогрызли, затопило бы Ковчег, никто бы не спасся – Всемирный же потоп. Ной своего льва пощекотал, тот как чихнет! И прямо из ноздрей – две кошки. Пока они с крысами разбирались, Ной свой Ковчег починил.
– Молодец, Мимир. – Похвалы от Лирая дождаться – это что-то! – Дополнительную литературу, значит, осваиваешь? Что еще изучил?
– «Евангелие двенадцати апостолов». – Мимир страшно горд. В кэльфийских Летописях этого нет, бабушка ему по старой толстой книжке читает. – Там написано, что, когда Иисус родился, в пещере кого только не было! И бык с лошадью, и овца с ослом, и голуби. А под люлькой знаешь кто лежал? Кошка с малыми котятами! Конечно, одного котенка они с собой взяли. Который на картине у мальчика. А потом Иисус, когда вырос, всегда кошек защищал, кормил, поил, на груди согревал. Говорил, что кошки – братья, только маленькие. А тем, кто их обижал, руки отсушивал.
– Что делал? – Лирай аж остановился от изумления.
– Щелкнет бичом, рука – раз! – и как мертвая висит. Будет знать, как животных обижать! Особенно кошек.
– Животных никаких обижать нельзя. Ты же знаешь, кэльфы со всеми дружат, всех любят.
– Даже злых? А Сохмет?
Сохмет. Прямо полыхнуло в голове. Как же он забыл про свой план? Ему же надо увидеть красный цвет! И Мимир, больше не обращая внимания на картины, помчался в Египетский зал. Скатился кубарем по нужной лестнице вниз, пару раз повернул, не успев затормозить перед последним нужным спуском, пересчитал пузом все ступени, проскользил несколько метров по гладким плитам, остановился вровень с гранитным постаментом. Поднял голову, попятился и вдруг увидел… КРАСНЫЙ!
Цвет мерцающей пыли на коленях Мут-Сохмет был таким неожиданным, непонятным, незнакомым, что Мимир сначала вытянул шею, потом привстал и попытался осторожно потрогать платье Сохмет лапой. Не дотянулся, отскочил назад, поднял мордашку, намереваясь подпрыгнуть, и… наткнулся на живые горящие ненавистью желтые глаза.
Сохмет смотрела на него в упор, не мигая, и с каждой секундой котенок чувствовал, как немеет, становясь бескостным и непослушным, его гибкое быстрое тело. Прилипли к полу лапы, морковкой закоченел хвост, выгнувшейся деревяшкой застыл хребет, приклеились к голове пластилиновые уши. Он больше не мог ни шевелиться, ни дышать.
В Лаборатории реставрации предметов искусства из органических материалов свет горел только над одним столом. Маргарита Владимировна Крюча, эрмитажный реставратор, заканчивала склеивать китайскую безделушку. Собирала она ее как пазл уже три месяца, искала в кладовых фрагменты, которые восполнили бы недостающие части, выискивала нужные сочленения. Наконец именно сегодня совершенно случайно нашлись две витые ручки, и когда Маргарита Владимировна приложила их к своему творению, стало ясно: оно! Правда, назначение собранной конструкции ей самой до конца понятно не было: то ли подставка под цветы, то ли чайный столик, то ли вообще часть какой-то иной, более пространной композиции. Поди разбери тайный замысел китайских мастеров, особенно если со времен создания сей штуковины минула не одна тысяча лет.
Маргарита Владимировна с удовольствием встала, отошла от стола, чтобы полюбоваться возвращенным к жизни шедевром. Теперь, когда эта штука готова, ее предстоит снова разобрать, аккуратно зачистить, покрасить и залакировать каждую деталь, а уж потом собрать снова – набело. И займет она место где-нибудь среди деревянных собратьев в Китайской коллекции. А может, отправится в ссылку – в запасники или вообще сменит место жительства с Эрмитажа на какой-нибудь провинциальный музей, дополняющий свою экспозицию. Подставка – Крюча решила именовать ее так, – высвеченная настольной лампой в полумраке лаборатории, смотрелась изысканно и богато, деревянное кружево казалось таким тонким и ажурным, что, казалось, дрожит от невидимого перемещения теплого воздуха под лампой.
Ознакомительная версия.
