осторожно постучали. Он сразу узнал эту манеру здороваться.
– Входи, Рима!
– Скин, – девушка неуверенно переминалась с ноги на ногу, но взгляд ее был решителен. – Я хотела бы поделиться своим биоматериалом. Скажешь им, что поймал крысу. Или свинью.
***
– Скин, – Алистер прислонился спиной к стене, скрестив руки на груди. – Что ты скажешь мне о Риме?
– Да как – что? – ученый пожал плечами и налил себе еще чая. – Смышленая девчонка, все требуемое от нее выполняет.
– Она становится одержимой своими часами, неужто не заметил? Да не ври. Эта зависимость от ритмов слишком нездорова, чтобы ее и дальше игнорировать. Кроме того, немотивированная агрессия усиливается.
– Усиление агрессии? Не фиксировал такого, признаюсь, при мне она всегда держит себя в руках, расскажи подробнее. Нет, подожди, дай угадаю – люди?
– Люди. Это перешло уже в фазу холодной ненависти. Мне кажется, еще чуть-чуть – и она готова будет идти собственноручно их убивать. Причем ее саму пугает такой негатив без видимых на то причин, и от этого Римка переживает и злится еще сильнее. Подожди, ты что, записываешь за мной?!
Скин, оторвавшись от строчения в блокноте, быстро и сердито взглянул на собеседника.
– Ну естественно! Ведь тут каждую мелочь надо учитывать для дальнейшей модификации препарата, это важно.
– Рима – вот что важно, а не твои препараты! Признавайся: ты знал о таких побочных эффектах? Почему это с ней происходит, она раньше такая жизнерадостная была, а теперь знай себе твердит под нос: «ритмы, часы, ненавижу людей»
– Естественно, – пожал плечами Скин. – Я же сделал из нее, по сути, хранительницу ритмов. Это тонкие материи, дабы как следует понимать их, ей нужно отречься от всего остального, что мешает сосредоточиться, в частности – от ритмических обладателей. Ну а сопровождение трансформации сознания агрессией – процесс, действительно, побочный. Вероятно, это проявление индивидуальных свойств – у Римы, судя по всему, пробудились и усилились какие-то детские неприятные воспоминания, нынешние страхи, предрассудки – все это сейчас гиперболизировано и способствует более яростному отречению. Сама суть ее существования меняется, а тебя смущает усиление раздражительности?
– Экспериментатор хренов! И даже в нос ведь тебе не дашь – без толку, псевдокожа защитит, – Алистер с силой сжал руки в кулаки.
– Да, – Скин погладил себя по щеке. – Удачное изобретение, надо патентовать. А теперь серьезно – моральные нормы и этические рамки стерты для меня уже очень давно, ты знаешь. Я просто исследователь, и действую беспристрастно. Если мне понадобится в целях получения результата кого-то убить – что ж, иногда жизнь коротка, так бывает. Сострадание, чувство вины, любовь – я давно забыл, что это, отшельничество хорошо вычищает эмоции, знаешь ли. Существует только научный интерес.
А кроме того, Алистер, не потому ли ты так злишься, что сам привел ее ко мне?
– Я хотел помочь, – буркнул зомби, глядя себе под ноги. – Она искала работу, а ты – помощника. Помощника, Скин, а не объект для исследований!
– И она помогает! И очень хорошо справляется со своей задачей. Друг мой, я же не просто так выдернул первого попавшегося подростка из толпы и усадил его к часам, ты не представляешь, сколько я их пересмотрел, сколько перепробовал – ни один не вписывался так хорошо. Как скрупулезно мы готовили ее к трансформации, вспомни. Изначально это и для тебя был просто интересный эксперимент, кто ж знал, что внезапно прорежутся отеческие чувства к подопечной?
Рима – не случайный выбор. Она наконец-то нашла свое место, сама ткань времени обнимает ее.
– Главное, чтобы не задушила.
***
Бум! Дзынь-дзынь-дзынь! Шмяк!
Подобные звуковые эффекты в лаборатории Скина обычно сопровождают либо провал, либо триумф. В первом случае еще доносятся проклятья.
Я осторожно приоткрыла дверь и заглянула в комнату. Меня тут же схватили и закружили в вальсе.
– Радость моя, – напевал Скин. – Я создал, я сделал, у меня получилось!
Мне наконец удалось вырваться из его объятий. Потирая замотанное раздраконенное плечо, я отступила в дальний угол. На всякий случай.
– Теперь, по крайней мере, голодная смерть нам не грозит. Прекрасное вышло мясо, и не скажешь, что искусственно синтезированное: какой цвет, какая идеальная волокнистость, а запах – мммм! Вот, посмотри, понюхай! – он подлетел ко мне и стал совать в лицо металлическую кювету, наполненную фаршем.
– Фу, Скин, убери это, меня вырвет сейчас!
Прекрасно понимаю, что лежащее в кювете, формально, не мое, но фактически оно – от меня. И сей факт не добавляет аппетита.
– Ну и зря, – он как будто бы даже обиделся. – Я рассчитывал на гораздо менее позитивный результат. Самое главное – это скорость синтеза! За час, девочка моя, за час я изготовил несколько десятков килограммов. Настало время готовки!
Он отставил кювету, ухватился обеими руками за надежно закрытый здоровенный жбан и, страдальчески согнувшись под его тяжестью, направился к выходу.
– Я займусь кулинарией, – донеслось до меня уже из коридора. – Это не требует отлагательств, ибо народ жаждет и алкает. А ты, будь добра, приберись тут.
Ничего нового. Раньше подобная эксплуатация вызвала бы очередной виток ненависти, но сегодня я очень рада внезапному шансу порыться в Скиновских закромах.
Руки привычно возвращали на полки сброшенные инструменты, протирали рассыпавшиеся порошки и пролитые суспензии, подметали осколки колб. Мне не впервой ликвидировать последствия очередного всплеска ученого восторга или печали, это дало мне некое понимание того, как тут, где и зачем лежит – у Скина была своя логика размещения. Вот, например, этот шкаф мне без надобности, там только кислоты, щелочи и волосы с трупов. На полках тоже нет ничего интересного – инструменты, горки ногтей, какая-то шевелящаяся желеобразная масса, колбы.
Я в отчаянии закусила губу. Осталось каким-то образом осмотреть около двадцати под завязку забитых стеллажей, примерно столько же ящиков и коробок, и это если опустить рабочий стол и всякие потайные закрома под потолком.
Где же? Где же ты? На месте Скина я хранила бы тебя в «матрешке» из сундуков, каждый из которых был бы заперт на три амбарных замка. Во избежание нашествия всяких любопытных Рим.
«Если хочешь что-то спрятать – положи на самое видное место» – внезапно всплыло в голове. Любимое, и никогда не нарушаемое правило Скина.
– На самом видном, на видном месте, где же, – бубнила себе под нос, осматривая его письменный стол. – Подождите, ну конечно!
Прямо над столом в качестве декора пару лет назад Скин прибил олений череп. Декор оказался весьма функциональным: на рогах теперь все время что-нибудь висело, из глазниц торчали писчие принадлежности, а в ноздри мужчина обожал засовывать свернутые в свитки
