Кларка.
А еще лучше, если бы в моей жизни никогда не встречался Пеннивайз, и папе Бэзилу не пришлось бы забивать его пожарным топором у меня на глазах.
Я и сама не заметила, как слезы покатились по щекам. Два раза за два дня – это уже перебор, это я уже годовую норму выполнила. Я услышала шаги возвращающейся Элли и поспешила затереть предательские дорожки на лице.
– Сожаления бесполезны, Боб, – а это оказалась совсем не Элли. – Мы те, кто мы есть.
* * *
– Мы те, кто мы есть, – сказал папа Бэзил, когда мы прогуливались с ним по заднему двору. Как выяснилось потом, эта была последняя встреча у нас дома, после которой он пропал больше, чем на год, да и пересекались мы потом только на нейтральной, так сказать, территории. – Наверное, твоя мама права, и в том, что случилось, есть моя вина.
– Да ты-то тут причем? – возмутилась я. – Наоборот, ты же пришел и спас меня, и вообще…
– Есть вещи, которые мы не можем изменить, – сказал он. – Всю жизнь я притягивал к себе неприятности, и страдали от этого, как правило, наиболее близкие мне люди. Боюсь, что это свойство могло достаться тебе от меня.
– Наследственность работает не так, – авторитетно заявила я. – С точки зрения генетики это полный бред.
– Не все в этом мире определяется генетикой, – сказал он. – Тем более, в этом странном мире.
– В этом? А есть и другие?
– Да, – сказал он. – И в них тоже полно своих странностей.
– Параллельные миры?
– Что-то вроде того, – сказал он.
– Это антинаучно, – заявила я.
В детстве я вообще любила заявлять.
– Вовсе нет, – сказал он. – Даже ваша наука признает, что вселенная бесконечна. Так что можно просто сказать, что эти миры находятся слишком далеко от вас.
– Десять лет на космическом корабле лететь?
– Да, типа того.
– Мне кажется, ты мне врешь, – сказала она. – Впрочем, это не новость. Ты много лет врал, что ты мой дядя.
– Дороти сказала, что так будет лучше, – сказал он. – Что не стоит вываливать на тебя… все это. Что ты не готова.
– А теперь я, значит, готова?
– У меня не было выбора, – вздохнул он.
– Ты мог бы не рассказывать мне, как тебя позвать, – заметила я.
– Тогда бы он тебя сожрал, – сказал папа. – Бобби… в мире много странного и опасного. Когда-нибудь ты научишься справляться с этим сама. А до тех пор ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь.
– Всегда?
– И даже после того, как научишься, – улыбнулся он. – Только позови меня, и я приду.
Наверное, мне должно было стать легче жить в уверенности, что он всегда придет на помощь. И только через несколько лет я решила, что никогда больше его не позову.
* * *
Я повернула голову. В руках у агента Смита был букет роз и большой подарочный пакет.
– Ненавижу розы, – сказала я.
– Не знал, – сказал он и перебросил букет через живую изгородь.
Не знал, как же. С кем и при каких обстоятельствах я лишилась девственности, он знал, а про любимые цветы они, видимо, никого не спрашивали.
– Просто хотел вас поздравить, – сказал он. – Сделать вам приятное.
– А в пакете, небось, шампанское?
– Тоже выкинуть?
– Не надо, – сказала я. – Вы в курсе, что умерли?
– Нет, – сказал он.
– Вас застрелили.
– На мне был бронежилет.
Нет, не было. Я видела пятна крови, расплывающиеся по его рубашке, я трогала шею, я проверяла пульс.
– И что мы празднуем? Ваше счастливое воскрешение?
– Меня контузило, – сказал он. – Я потерял сознание. Простите, что не сумел вас прикрыть. Все, что произошло в дальнейшем – это моя вина. Я был рядом, я мог повлиять на ситуацию, я должен был это сделать, но не сумел. Понимаю, что одними извинениями тут не отделаешься, но…
– У вас есть какое-нибудь имя? – спросила я.
– Эллиот.
– Эллиот Смит?
– Да. Эллиот Уилсон Смит.
– Расстегните рубашку, Эллиот Уилсон.
Для начала он поставил пакет на землю и ослабил узел на шее, потом снял галстук и убрал его в карман пиджака. Неторопливо вытащил полы рубашки из брюк, зачем начал расстегивать пуговицы. Дойдя до последней, он распахнул рубашку и я увидела кубики пресса на гладком животе и два синяка чуть выше. На груди. Как раз такие, какие могут оставить пули, попавшие в бронежилет.
Если бы у него действительно тогда был бронежилет.
– Можно потрогать?
– Даже не знаю, Боб, – сказал он. – Настолько ли мы уже близки?
Я потыкала в него пальцем, он поморщился от боли. Похоже, что синяки были настоящие, не нарисованные. По крайней мере, пальцы в краске не испачкались.
– Была заварушка, Боб, – мягко сказал он и принялся застегивать рубашку. – В вас стреляли, в меня стреляли. Вас ранили, меня тоже зацепило. Возможно, вы увидели что-то не то, неправильно оценили ситуацию. В состоянии аффекта такое возможно.
– Значит, вот такая будет официальная версия? – уточнила я. – Что у меня едет крыша?
– Я не говорил, что у вас едет крыша, – сказал он. – Я лишь сказал, что вы могли ошибиться. Вообразить то, чего на самом деле не было.
– Я проверяла пульс на шее, – сказала я.
– Даже профессионал может ошибиться, – сказал он. – А вы – не врач, и медицинского образования у вас нет. Курсы оказания первой помощи, которые вы проходили в полиции, не в счет.
– Ладно, хорошо, убедили, – сказала я. – А как вы сделали это на самом деле?
– На мне был бронежилет.
Он заправил рубашку обратно в штаны, а галстук надевать не стал, его широкой конец остался висеть у него из кармана.
Могла ли я тогда ошибиться? Поверить в это было легче, чем в то, что ТАКС сумело отыскать способ переписывать реальность. Да и если бы у них был такой способ, зачем им нужна была бы я?
– Судя по виду пакета, там не только шампанское, – заметила я.
– Да, – сказал Эллиот. – Там ваши вещи. Ключи от машины, телефон, документы. Все остальное лежит в машине, мы уже перегнали ее на местную парковку, чтобы вы не чувствовали себя взаперти. Вы можете оставаться здесь столько, сколько вам будет угодно, Боб, но если вы захотите уехать, удерживать вас никто не будет.
– Очень мило с вашей стороны, – сказала я. – А что значит «сколько угодно»? Разве вам не нужно, чтобы я опять бросила все и помчалась ломать еще какие-нибудь сюжеты?
– Нет, – сказал он. – Мы решили взять небольшой тайм-аут в нашем сотрудничестве. Но не беспокойтесь, на вашем денежном довольствии это никак не скажется. И мы уже перечислили бонус за
