И пока не выясню, что тут творится и как мне вернуться, ты свою чирикалку не закончишь! И хватит туда пялиться! Если тебе интересно, в тюрьмах у нас держат преступников, а так как все они только и мечтают удрать, то у них повсюду в камере решетки! Но ты, как я вижу, не собираешься никуда удирать.
– Я собираюсь закончить чертеж и пойти домой.
– Во-от. Кое с чем мы уже разобрались, – он удовлетворенно, и как-то даже плотоядно улыбнулся. – Если так пойдет дальше, то у тебя появится шанс закончить чертову домину и свалить домой до рассвета. Ты можешь предположить, как я сюда попал и как мне исчезнуть? Обратно! к моему! банку!
Он действительно заставил меня позабыть о работе. Если я мог испытать волнение, то взорвался бы в этот момент, как водородная бомба. От того, что увидел. И услышал.
– Извольте, – пожал я плечами, – как мне к вам обращаться?
– Ник, – помахал он мне ручкой. – Валяй, Фил.
– Так вот, Ник. Прежде, чем я начну, ответьте на вопрос.
– Ну.
– Там, откуда вы явились… все… такие?
– Какие, черт бы тебя побрал?!
– Яркие. Злые. Азартные. Удивляющиеся. Подозревающие. Смеющиеся…
– Это называется эмоции, Фил. Мы эмоциональные. Да, в основном, все.
Это называлось не только эмоциями, насколько я себе представлял, но не стал его поправлять. У меня тут завязывалась своя игра и я собирался… как там? сорвать банк в карман.
– Видите ли, Ник. Предположение у меня одно, и оно довольно… зыбко. Ваши чувства, вернее их степень… м-да… их сила… – вошли в резонанс с потребностями нашего мира. Вернее, с потребностями этого здания.
– Тюрьмы.
– Именно. А может, и с моими личными потребностями. Заодно.
– Та-ак…
– И как вам вернуться в таком случае, я совершенно не представляю. Вряд ли у вашего мира или друзей есть такие же потребности… как у нашего.
– Хватит меня парить, Фил! Говори толком!
– Так я ж и пытаюсь. У нас эмоции… чувства, страсти – редкое явление, доступное лишь избранным, высшим кастам. Вы имеете все предпосылки стать избранным в нашем обществе. У вас не появилось такого желания?
– Черта с два! Я собираюсь вернуться домой! Домо-о-ой!
– Я понял. Домой. В таком случае я могу предложить использовать вам усилитель эмоций, – я полез в ящик стола. – Если ваши друзья очень сильно… м-да… жадно, резонансно захотят вас увидеть, а вы захотите увидеть их, то… возможно…
– Меньше текста, Фил! – он вскочил и направился к столу. – Давай свой усилитель.
Ник взял у меня из рук треух и, повертев в руках, надел на голову. Я кивнул.
– Почти угадали. Только разверните.
Он развернул. Теперь два сочленения треуха расположились на его висках, а третье опускалось к самой переносице. Толстая куцая антенна мелко завибрировала.
– Все. Начинайте хотеть домой.
Ник начал, затем стал хотеть так интенсивно, что побагровел. Впрочем, его усилия не мешали злобно поглядывать на меня: не смеюсь ли я над ним? Наконец он выдохся и сорвал треух с головы.
– Проклятье! Чертова бесячая приблуда! Не контачит. – Он помолчал, усиленно соображая, затем заскрежетал зубами:
– Это не потому, что мы в тюрьме и сигналы отсюда не проходят?
– Сигналы проходят, – заверил я его. – А вот сама тюрьма… возможно, вы и правы…
– Да говори ты толком! – взвыл он. – Что не так с тюрьмой?
– В тюрьме мы отрабатываем проступки. Когда отработаем – получим обратно наши чувства и эмоции.
– Что-о?
Я уткнулся губами в костяшки пальцев. Надо ли объяснять? А поймет?
– Давным-давно наши ученые… правоохранители решили, что все преступления от излишка страстей. И изобрели треух, – я кивнул на прибор, лежащий на столе. – С его помощью можно манипулировать чувствами человека: усиливать, уменьшать. Лишать, в случае необходимости. Передавать от одного к другому. А потом эстафету по лишению у населения чувств подхватили генетики…
– Короче, Фил! Поменьше вдохновения, время дорого.
Его совершенно не интересовало, что я рассказывал. Нетерпение лишало его разума.
– Видите ли, Ник, – я не могу испытывать вдохновения, я его лишен в данный момент. Равно как и всего остального эмоционального багажа…
– Всего?!
– Ну, не совсем. Мне остался… м-да… я могу взаимодействовать со страхом. Страх – жизнеобразующая, подсознательная вещь. Инстинкт. Его нельзя лишить, человек станет идиотом, а таких последствий никому не нужно. И у подавляющего числа остальных работников тюрьмы тоже ничего нет, кроме страха. Как правило. Так что они – то есть, мы – можем вас блокировать, притягивать, сами того не желая. В противовес… вашим друзьям. Вы ведь появились именно здесь, среди нас.
– Дьявол! Проклятье!..
– Да, неприятно. Но если вы позволите, я помогу. Отсеку и свои потребности, и потребности прочих… наказанных.
Я достал из ящика другой треух и выжидательно стал вертеть в руках. Ник, не замечая этого, ругался, уставившись в пустоту перед собой. Таких изощренных, затейливых эпитетов я сроду не слыхал. Странно. Человек узнал существенную информацию о проблеме, о чужом мире, о вариантах решения, ему предлагают помощь – и что? Ничего. Раздражение и растерянность. Наругавшись всласть, Ник наконец развернулся, увидел второй треух в моих руках и, вероятно, вспомнил о том, что ему предлагали помощь.
– Черт знает что! Они ща вообще доиграют и разойдутся по домам, пока мы тут возимся! Ну, давай попробуем. Если я вдруг исчезну, прими мою безмерную благодарность. Ты клевый парень, Фил. Извини, что не сразу это понял. Я тут… не в своей тарелке.
Я кивнул и надел треух, Ник надел свой. Зубы мои непроизвольно сжались. Что это? Страх? Или нечто иное? Сердце билось ровно, но мне уже хотелось улыбаться.
Глаза Ника ожидаемо выкатились из орбит с таким затравленным выражением, что я на мгновение ощутил потребность в жалости к этому, в общем то, неплохому, наивному человеку. Угодившему, как он выразился, не в свою тарелку: в проницательности ему не откажешь. Получится ли у меня должным образом просмаковать нежданный деликатес? Сейчас узнаем.
Первым меня окатил, разумеется, чужой страх – отражение моего воздействия. М-да, бедолага совершенно не представлял, к кому угодил на обеденный стол… Воля. Чужая, стальная воля, внезапно всколыхнувшаяся и на мгновение меня опалившая. Злость. Ну, понятно. Я потонул в безграничной, неистовой злобе Ника, но до сих пор не мог этому даже порадоваться! Где радость, черт бы ее побрал?!! Обида. У-у, какая обида! Отчаянье, надежда. Надежда?! Ни-ик… у-ха-ха, Ник, поганец, прекращай… хватит. Нет, эта жадная, меркантильная скотина и не собирался униматься! Сидел, приплюснутый пятой треуха-убийцы, и пучил глаза, будто у него запор. Да еще антеннка эта вибрирующая…
Это юмор? Нет, разве это юмор?
