вверх дном. Да хоть прямо на поднос, раз блюдца нет.
— Что дальше?
— Ждем! — не моргая, Лизавета уставилась на стаканчик.
Я последовала ее примеру. Прошла минута. Остатки коричневой смеси, которую авиакомпания по недоразумению именовала кофе, начали маленькими щупальцами медленно растекаться по подносу. Когда стало казаться, что мерзкий напиток пытается сбежать, я перевела взгляд на «гадалку».
— Понятно. — Прошептала она.
— Что понятно?
— А ведь так и знала!
— Лизавета, что понятно?
— Очки мне пора заказывать, вот что. Хорошо, начнем. — Женщина подняла стаканчик. Кофейный осьминожек воспользовался случаем и мгновенно распрямил щупальца во всю длину подноса.
— Как интересно!
Уже устав переспрашивать, я промолчала.
— В вашей жизни сейчас уникальное время, Саяна. Такое очень редко бывает.
Чует мое сердце, гадать она тоже в интернете училась.
— Вы на перепутье. В ближайшие дни решится судьба.
— А высокого шатена там нет? — подколола я ее. — Ну, или блондина?
— Есть, оба, и не по одному экземпляру. — Лизавета посмотрела на меня, словно только что увидела. — Вас столько всего ждет! Удивительно! Вам предстоит изменить этот мир. Но сначала он изменит вас.
Я скривилась. Вот только удивительного сейчас и не хватало! Мне бы самого простого отдыха без выкрутасов, общения с братом, по которому безумно соскучилась, калорийного беспредела и много-много Стамбула.
— Саяна, вам предстоит познакомиться с собой, — тихо продолжила женщина, — и узнать то, что скрыто от большинства. Судьба даст вам редкий дар. — Лизавета продолжала бурить меня взглядом. — Вы верите в совпадения?
Мне оставалось только хмыкнуть. Вся моя жизнь до краев полна совпадениями, в которые никто не поверит, если рассказать. Я из тех людей, что опаздывают на рейс самолета, которому суждено разбиться. Успевают перед экзаменом прочитать один-единственный билет и именно его вытаскивают из сотни других. По наитию, вопреки всем прогнозам, в безмятежно безоблачный летний день берут с собой зонтик и попадают под дождь. Я уже привыкла к тому, что частенько слова, сорвавшиеся с языка без контроля разума, сбываются. Знакомые давно нарекли меня ведьмой. Гневное «Накаркала!» слышу почти каждый день.
— Вижу, что верите. — Фиолетовая леди кивнула. — Доверяйте им, из них соткана ваша жизнь. Это защита свыше.
Громкая трель сотового, оповещающая об смс-ке, прервала сеанс этого мистического словоблудия. Я облегченно выдохнула.
«Сайчонок, извини, встретить не смогу, срочные дела. Адрес знаешь, ключ в квартире напротив. Будь как дома, не забывай, что в гостях. Шутка».
Все надежды рухнули. А ведь так хотелось, чтобы брат подхватил меня на руки, закружил по аэропорту! Чтобы мы не могли наговориться, выкладывали, перебивая друг друга, накопившиеся новости! Вечером сели бы в уютном ресторанчике, Глеб с серьезным лицом заказал бы мне стейк с кровью, прекрасно зная о моем вегетарианстве. Мы привычно начали бы препираться на эту тему — я бы напомнила ему, что благодаря религиозным постам, длящимся, по сути, круглый год, его питание куда более скудное, выпили турецкого кофе, который приходится скорее жевать, нежели пить, покурили кальян…
— Плохие новости? — Лизавета сочувственно улыбнулась. — Я тогда вернусь на свое место, ведь вам, похоже, хочется побыть одной.
Проводив ее благодарным взглядом, я воткнула в уши наушники, нашла любимый плейлист — невообразимое ассорти, где есть все, от Моцарта до Тейлор Свифт, и отвернулась к иллюминатору. Неповторимый голос Дианы Арбениной начал неспешно нанизывать слова на гитарные аккорды:
Лети, моя душа,
Лети, мой тяжкий рок…
Я смотрела, как солнечные лучи скользят по бескрайней сини небес, ныряя в пухлые облака, и просто физически ощущала, как усталость, загнавшая меня в угол, растворяется в этой первозданной безгрешности. Кулак, цепко сжавший солнечное сплетение, ослабил хватку, вернув способность дышать полной грудью. Почему-то казалось — привычное ушло безвозвратно, отныне все будет совсем по-другому. Мне было страшно, но одновременно сердце сладко ныло в предвкушении, душа рвалась вперед, переплетаясь с солнечным светом и временем, впитывая мощь непознанного бытия.
Не знаю, как это назвать, катарсисом, очищением, мистическим опытом, но, черт возьми, оно было прекрасно! Я едва не зарычала от переполнявшей меня первобытной силы, когда Кипелов во всю мощь легких затянул:
Я свободен, словно птица в небесах,
Я свободен, я забыл, что значит страх,
Я свободен с диким ветром наравне.
Я свободен — наяву, а не во сне.
Слова, настолько созвучные моему состоянию, что я уже не удивлялась, рвали сердце в клочья, причиняя осязаемую боль. Они рождали меня заново, лепили из руин, отсекая лишнее, бережно вытягивали из праха вверх, к солнцу, хрупкий стебелек, подталкивая и направляя его рост в крепкое дерево с раскидистой кроной.
Когда затихли последние ноты, и я начала успокаиваться, внизу уже была видна синяя спина могучего древнего Босфора, изрезанная белыми пенными полосами от бурлящей на ней жизни. Юркие разноцветные катерки ловко сновали между бесчисленными паромами и надменными круизными лайнерами, а разнокалиберная мелочь смиренно покачивалась на созданных ими волнах.
Я заерзала в нетерпении. Если у вас нет любимого места на земле, приезжайте в Стамбул, и оно у вас будет!
Пилот заложил крутой вираж, поставив самолет на крыло, начались приятные хлопоты перед посадкой, и вскоре пассажиры, благодарно поаплодировав, гуськом потянулись к выходу. Решив подождать, чтобы не толкаться, я привстала, поискала глазами Лизавету, но нигде не увидела ее фирменный фиолетовый начес. Неужели успела выскочить одной из первых?
— Простите, — я с надеждой посмотрела на только что проснувшихся, с помятыми лицами, спорщиков, — рядом с вами сидела женщина, в возрасте.
С кряхтением доставая сумку из отсека сверху, один из мужчин непонимающе покосился на меня и буркнул:
— Не было тут никого.
— Как не было? Она рядом сидела! С фиолетовыми волосами!
— Девушка, вам приснилось. — Второй хохотнул, окидывая меня сальным взглядом.
Глядя им вслед, я некстати вспомнила о том, что в самолете мы ближе
