с ума: ей чудится, что где-то рядом поет хор. Но вот дверь открывается, и она понимает, что нет, это не галлюцинация, в недрах подлодки действительно поют. Странный, низкий, нестройный хор.
– Капитан Банистер?
Эди еще не сняла форму и накладные усы – на случай, если им придется всплыть и сдаться врагу (а затем провернуть что-нибудь эдакое). Фрэнки Фоссойер с тем же приятно-рассеянным выражением на лице объясняет ей, что «Купара» скоро не выдержит нагрузок и, вероятно, произойдет имплозия.
Имплозия. Очень, очень скверное слово. До сих пор Эди искренне считала, что самые скверные слова – сплошь англо-саксонского происхождения и относятся к определенным частям человеческого тела. Она ошибалась. Ни одно из знакомых ей срамных словечек в подметки не годится этому холодному, безукоризненно точному латинизму: «имплозия».
– Думаете, мы продолжим это… – Фрэнки всплескивает руками. – …погружение?
Подлодка заваливается набок от очередного подводного пинка, и Эди подбрасывает вверх. Фрэнки успевает схватиться за дверную раму; они вдруг оказываются почти вплотную друг к дружке. Эди кивает.
– Не сомневаюсь. Если у врага не кончатся снаряды.
– Лодка весьма прочна. Даже поразительно прочна. Но не до такой степени. Она не выдержит многократных сотрясений, корпус просто треснет.
Фрэнки вглядывается в пустоту, будто воочию видит, как ширятся многочисленные трещины.
Эди, хоть и не имеет математического дара, склонна с ней согласиться. В стонах «Купары» появился характерный надрыв: отчаянные, резкие звуки кажутся куда более зловещими, чем колокольный гул, который она издавала несколько минут назад, когда разорвался первый снаряд.
– Что ж. Стало быть, мы умрем.
Фрэнки Фоссойер недоуменно смотрит на нее.
– Это совершенно ни к чему, – наконец произносит она. – Преступное расточительство! Нам еще многое предстоит сделать. Boff! – Она всплескивает руками, как бы возмущаясь, что ей приходится иметь дело с неразумными людьми. – Я этого не допущу. Будьте добры, идемте за мной, Банистер.
Поскольку ничего другого ей не остается (кроме как в одиночестве ждать, когда ее поглотит ледяная пучина), Эди послушно идет следом.
Фрэнки невелика и проворна, а Эди – в форме, которая на судне Аманды Бейнс что-то да значит, поэтому они без труда продвигаются сквозь мешанину перепуганных орущих мужчин, пытающихся совладать со страхом. Кроме того, ни одному из матросов не придет в голову спускаться туда, куда они держат путь. Именно оттуда доносится странное зловещее пение – из шифровальной «Купары». Фрэнки открывает дверь и входит.
Рескианцы молятся. Шифровальная машина отключена – очевидно, сейчас в ней нет необходимости, – поэтому они стоят на коленях перед ней, лицом друг к другу, чтобы не сложилось впечатление, будто они поклоняются машине (поскольку это совершенно не так), и поют. Их молитва похожа на григорианские распевы, монотонные и печальные. Здесь, в одном помещении с поющими, Эди разбирает слова и понимает, что это молитва об умирающих.
Услышь нас, Господи, избави нас от кончины постыдной, скоропостижной, без покаяния, ибо нет покаяния после смерти. Помилуй нас, Господи.
Она содрогается. Ничто так не наводит на мысли о неотвратимости смерти, как религиозные тексты.
– Eh, bien, – хлопает в ладоши Фрэнки Фоссойер. – Ça suffit. Довольно. Есть работа.
Рескианцы умолкают и не без досады поднимают взгляды. Фрэнки, в свою очередь, раздражает их нерасторопность. Она хватает ближайшего монаха за щеки и орет ему в лицо:
– Подъем! У нас. Есть. Работа. За дело!
То ли они приняли ее внезапное появление за ответ на свои мрачные молитвы, то ли, при всей их честности, рескианцы – просто люди, которым тоже хочется отвлечься от мыслей о смертоносной пучине и бесконечного буханья вражеских бомб над головой… Все они моментально встают, и Мокли спрашивает, что нужно делать.
– Эта ваша штука… – Фрэнки указывает на шифровальную машину. – Она нагревается?
– Да, – отвечает Мокли.
– Как вы ее остужаете?
– У нас есть ледогенераторы. Сеть Посейдона.
– Превосходно. Мой компрессор поможет еще сильнее понизить температуру. Хорошо. А древесина у вас есть? Нет, стойте. Водоросли. Морская капуста – для слона!
Рескианцы заметно тушуются. Слон на борту судна не доставляет им большой радости. Пришлось освободить для слона исследовательский отсек в переднем трюме, после чего один очень несдержанный человек sotto voce предположил, что стейк из слонятины приятно разнообразил бы их скудный рыбный рацион. Соловей случайно это услышал и едва не придушил наглеца. Команда Эди прониклась к слону иррациональными чувствами – вероятно, потому что немало его сородичей полегло в бою, спасая их от Сим Сим Цяня. Если бы не этот отважный зверь, все они висели бы сейчас на крюках во дворце Опиумного Хана.
– Да, – кивает Мокли. – Морская капуста у нас есть.
– Bon. Значит, надо… hacher… измельчить капусту на мелкие кусочки. Сделать слизь. Ясно? И добавить воды, очень холодной. Суперхолодной. Затем пустить эту субстанцию по трубам. Тут везде трубы, верно? Нужно забить их под завязку. Они взорвутся наружу? Хорошо. Насосы у вас мощные? Ладно, неважно, все равно их мощности недостаточно, я их усовершенствую. Займитесь капустой, сделайте… как бишь ее?.. шотландское слово, но не хаггис, а из овсянки… Да! Поридж! Готовьте поридж, живо! А ты, – добавляет она, злобно воззрившись на горе-пожирателя слонов, – собирай шланги. Неси все шланги, какие найдешь.
– Что мы делаем? – спрашивает Эди, бросая на пол китель и садясь на него; Фрэнки тем временем сдирает кожух с первой из холодильных установок Мокли.
– Создаем новую подводную лодку, – отвечает Фрэнки Фоссойер, – пока не сломалась старая. – Особенно оглушительный рев оглашает субмарину. – Произойдет это очень скоро. Поэтому… – Она указывает на стоящую перед ней машину. – За работу!
И они принимаются за работу. Пальцы у Эди краснеют, ногти обламываются, пока она вручную нанизывает гайки и шайбы на болты, затем докручивает щипцами и ключами, передает инструменты дальше и начинает заново. Cрастить концы, зафиксировать, затянуть – и так без конца, под вопли и хрипы гибнущей субмарины, содрогающейся в предсмертных муках.
«Купара» заваливается на бок. Эди вцепляется в компрессор, Фрэнки – в Эди, и так, сцепившись, они летят к потолку. Потом лодка возвращается в исходное положение, и они падают на пол. В неразберихе один рескианец почти полностью оттяпал себе палец и теперь подносит его к глазам, чтобы осмотреть. Фрэнки велит ему оторвать его к черту и возвращаться к работе, потому что с девятью пальцами можно жить, а когда черт знает сколько атмосфер воды раздавит твое тело, как пустую яичную скорлупку, – нет. Он пожимает плечами и делает, как велено. Шок. Или отвага? Эди не уверена, что есть разница. Да уж, смерть – верное средство от боли… Она вдруг вспоминает, как в детстве услышала наставление одной старухи:
«О да, эдо нудно деладь, мадам, вы уш поверьде! Не до чердовы бедьмы смаздеряд зе лодэки из зкорлубы и выдуд нах в боре!»
Ей потребовалось много лет, чтобы разгадать смысл этих слов, и
