неподвижному, чем запретить поехать вместе со мной. И им обоих, Клаве и Дите, было строго-настрого приказано — ни в коем случае не влезать в бой, если вдруг он случится. Только если на то будет мой прямой приказ.
— А приказ был? — строго спросил я, глядя на сидящую, сложив ручки, нарушительницу. Можно было ожидать, что в драку с разбойниками полезет Дита, но Клава…! Она же серьезная и ответственная… так я думал до сегодняшнего дня.
— Не было, — опустила глаза моя названная сестренка.
— Тогда почему я отчетливо видел, как кто-то, до крайности напоминающий одну девушку по имени Клава, с увлечением кидался в разбойников огненными шарами.
— Потому что у кого-то слишком хорошее зрение, — пробурчала Клава.
— Что⁈
— Может, тебе показалось? — с надеждой спросила она.
— Нееет, — зловеще протянул я, тем временем лихорадочно размышляя, что делать.
Им обеим, Клаве и Дите, за нарушение приказа я пообещал порку. Но сказано это было сгоряча и не подумавши. Не подумавши, в частности, о том, что они обе — взрослые девушки и пороть их — это уже не наказание, а какое-то извращение. С другой же стороны — я боярин. А боярское слово, как известно, тверже гороху и не наказать я Клаву не могу.
Блин, я что — и впрямь в боярина превращаюсь? Ведь если я Клаву прощу — никто об этом не узнает, но мне нарушение моего же собственного слова все равно кажется неправильным, вот прям до нервной почесухи. Хотя дело, наверное, не в боярском слове. Дело в моем отходняке после гибели стрельцов. Как представлю, что и Клаву, мою сестренку названную, могли вот так же в холст заворачивать — прям сердце останавливается. А если ее сейчас не наказать — она ж в следующий раз опять в драку полезет…
— Тогда мне как? — робко спросила Клава, видимо, решившая, что я молчу и пыхчу от гнева, — Ложиться на живот?
Она потеребила подол сарафана и снова посмотрела на меня сквозь ресницы. Блин, а у меня даже ничего поротельного нет… Не ладошкой же ее шлепать… Хотя… Нет «хотя» — это не про ладошку, а про то, что у меня в штате вообще-то палач есть, Христофор. Нет, пороть боярскую сестру ему не по чину, но у него ж наверняка есть какие-то плетки, кнуты… Нет, плетки и кнуты — это как-то жестоко…
Блин! Интересно, хоть кто-то до меня мучился сомнениями по поводу того — отшлепать ли ему провинившуюся девчонку или нет⁈
— Викешенька, так что мне делать-то? — что-то в это голоске явственно прозвучали нотки облегчения. Видимо, кто-то думает, что сможет отделаться легким испугом?
— Ложись. Пороть буду, — решился я.
— Нечестно это, — буркнула Клава, послушно ложась на живот. Так и не сняв сарафана, кстати, но оно и к лучшему. Подозреваю, Аглаша не одобрит, если в ее отсутствие я тут начну девчонок раздевать.
— Чего это нечестно? Провинилась — получи.
— Нечестно, потому что мы с Дитой вместе сражались, а наказывают только меня одну.
Сражались они, героини, блин, воительницы… Что⁈
— Предательница! — в распахнувшуюся дверь возка впрыгнула Дита, — Он же меня не видел!
— АГА!!! — окончательно разозлился я. Меня тут, похоже, ни во что не ставят? Ну держитесь, девы-воительницы, валькирии, блин.
— Вот! — я протянул опешившей Дите свой пояс. Кожаные ремни здесь еще в моду не вошли, все носят пояса их ткани, длиной так метров в пять, если их полностью размотать. А если сложить в несколько раз — вполне себе наказательная штука получается, — Раз вместе ослушались, значит, будете друг дружку пороть. Десять поясов каждой.
— Какие поясов? — дружно спросили Клава и Дита.
Какие-каких, не знаю каких, сам только что выражение придумал.
— Ну, как говорят «получить десять плетей». А плетей у меня нет — только пояс. Значит, десять поясов! Каждой! Приступайте!
И вышел из возка. И если честно — просто сбежал от принятия решения.
В общем, не знаю, как они там друг с дружкой обходились, не подсматривал и не подслушивал, но потом они обе встретились мне хмурые, надутые, и дружно пообещавшие, что больше так не будут. Ну, будем надеяться, что на пару дней их обещаний хватит.
Вот такие вот у нас перепады — от боя и сожалений и погибших до наказания провинившихся девчонок.
Дурдом.
Так мы ехали и ехали себе по снежной степи, дальше и дальше. Разбойники на нас больше не нападали, ни башкирские, ни русские, никакие, других приключений тоже не было, так что остаток пути до Омского острога прошел достаточно скучно.
А вот в самом остроге все стало гораздо веселее…
1
Начнем с того, что на остроге дорога, по которой мы ехали больше месяца и к которой успели привыкнуть как к родной — заканчивалась. Совсем. И как-то сразу возникало ощущение, что вместе с дорогой заканчивалась и цивилизация и дальше предстоит путешествие по диким местам, населенным исключительно дикарями и мутантами… тьфу ты, какими еще мутантами? Тоже мне, Безумный Макс, дорога ярости.
Нет, понятно, что, несмотря на то, что дорога дальше не идет, и предстоит мне путешествовать по местам бездорожным — но все же не диким. Да, на Алтае — и до Алтая тоже — нет дорог, нет городов, но там все же живут люди, вполне себе цивилизованные, и, как я узнал по пути к Омскому острогу, хорошие мастера по железному делу. Не зря их кузнечными татарами зовут. Правда, к татарам как таковым ни отношения все же не имеют, но так уж на Руси повелось — все, кто к западу живут, те немцы, все кто к востоку — татары. А к югу… К югу — тоже татары. Ну а севернее Русского царства никто, кроме пингвинов и не живет — север так. И пингвины тоже не живут — они же антарктические обитатели.
Сам Омский острог выстроен, как и все на Руси, из бревен, желтеющих на солнце — уж защитных Слов на острог никто не жалел, чай, не крестьянская изба — вытянулся стенами вдоль высокого берега, смотрел квадратными башнями, темными бойницами, стволами пушек на противоположный берег, откуда нападали джунгары. Слово «острог» только лет через сто-двести начало обозначать тюрьму, сейчас же острог — это практически военная база. Место концентрации войск, предназначенное
