Ознакомительная версия.
Стук в дверь прервал его раздумья. Прюитт для проверки оглядел свое отражение, как обычно.
В возрасте далеко за пятьдесят он сохранил прямую осанку и широкие плечи. Голову брил – и ради устрашения, и из тщеславия, скрывая факт, что волосы неуклонно редеют. Чтобы еще более замаскировать приметы возраста, начал делать уколы человеческого гормона роста – предположительно источника вечной молодости. И не позволял себе полнеть. Многие считали, что он на десятилетия моложе, чем было на самом деле.
Прюитт поправил свой шелковый галстук.
Все дело в восприятии.
Дверь за его спиной распахнулась без приглашения. Обычно подобные действия вызвали бы у него раздражение, но единственный человек, которому дозволялось столь беспардонное вторжение в его святая святых, являл исключение. С улыбкой оборачиваясь, Прюитт принял более расслабленную позу.
– Лаура! – поприветствовал он молодую женщину в строгом темно-синем деловом костюме. – Что ты тут делаешь в такую рань?
– Яблочко от яблоньки… – ответила она ему такой же теплой улыбкой, махнув рукой в направлении хмурого пейзажа.
Господи, надеюсь, что это не так.
Она подошла к столу отца, держа под мышкой папку.
– Подумала, что надо бы пробежаться по дню.
Прюитт кивнул с долгим вздохом, указав ей на одно из кресел. Его кабинет – произведение искусства современной шведской архитектуры, с мебелью светлого дерева, акцентами из полированной стали и минимумом декора. В комнате доминирует комплект гигантских плоскопанельных экранов высокой четкости, покрывающих всю стену позади стола для совещаний. Они беззвучно показывали трансляцию принадлежащих ему каналов, демонстрируя говорящие головы телеведущих, с бегущими по нижнему краю строками новостей.
Дочь уселась в кресло, откинув назад копну золотисто-каштановых волос. Щеки ее пестрили россыпью веснушек. По нынешним непоколебимым стандартам красавицей ее не назовешь, но Лаура годами ухитрялась завоевывать своим умом и обаянием массу ухажеров.
– Прежде чем сегодняшний новостной цикл рванет на полном газу, – начала она, – я хотела бы пройтись по сообщению, которое юротдел подготовил по поводу этого дела с прослушкой.
Будучи директором по связям с общественностью, Лаура распоряжалась прессой – и СМИ, принадлежащими «Горизонту», и независимыми. Последнее дело – последняя головная боль – касалось обвинений, что «Горизонт Медиа» понаставила «жучков» в телефоны «Вашингтон пост».
– У «Пост» никаких доказательств, – проворчал Прюитт, тяжело опускаясь в собственное кресло. – Просто сформулируй наш отклик, как считаешь целесообразным, я тебе доверяю. Но подчеркни, что я и понятия не имел ни о каких подобных действиях. А если есть доказательства обратного, мы с радостью ответим более развернуто.
– Есть. – Лаура вычеркнула пункт списка в блокноте у себя на коленях. – Тогда давай поговорим о поездке в Афины в пятницу. Эй-Пи каким-то образом про нее пронюхало.
– Еще бы!
За годы работы Прюитт обнаружил, что лучше время от времени подкидывать репортерам крупицы информации о «Горизонте» – это отвлекает внимание от того, что хочется действительно уберечь под спудом.
Например, от дела с поездкой в Афины.
– Просто скажи им правду, – распорядился он.
Заглянув в блокнот, Лаура с легкой усмешкой приподняла одну бровь.
– Правду? С каких это пор мы взялись распространять правду?
– Я думал, я единственный циник в этой комнате, – с укором поглядел на нее отец.
– Учусь у мастера. – Она вернулась к своим записям.
Прюитт вздохнул, искренне желая, чтобы ее слова не соответствовали истине. Когда Лаура окончила Гарвардскую школу бизнеса, он предпринимал все возможное, только бы отвадить ее от работы в «Горизонте». Но в мире, переполненном праздными дочерьми богатеев, проводящими целые дни за распиванием фраппучино, а вечерами задирающих юбки перед папарацци, ему досталась такая, которая готова трудиться ради успеха, да притом лишенная жилки пафосности. И все равно, с той самой поры как включил ее в команду пять лет назад, он делал все, что мог, только бы отгородить дочь от темной стороны предприятий «Горизонт Медиа», особенно от своих планов очередного грандиозного рывка вперед в бизнесе.
– Что касается поездки в Афины, – зачитала она по записям, – мы утверждаем, что это вписывается в рамки неустанных усилий «Горизонта» по модернизации и консолидации греческих телекоммуникационных компаний. Мы также подчеркиваем, что и «Горизонт», и греческое правительство верят в свободную рыночную систему, где царят открытость и прозрачность.
– Звучит идеально.
Прюитт прекрасно сознавал, какой хай при этом заявлении подымут ярые ненавистники монополий и в этой стране, и в ЕС, но на деле все обстоит так, что греческая телекоммуникационная индустрия и без того уже на всех парах устремилась к монополизации. Кто-то должен взять бразды в свои руки.
Почему бы и не «Горизонт»?
– Еще что-нибудь? – осведомилась она.
– Да, еще один пункт в повестке дня. – Прюитт встал, обошел стол и взял дочь за руку. – Ты же знаешь, что ты для меня – все, не так ли, Лаура?
– Конечно, – улыбнулась она. – Я тоже тебя люблю.
– Меня тревожит, что ты уделяешь себе слишком мало времени. Ходят слухи, что ты торчишь тут по девяносто часов в неделю.
– В точности как и уйма других людей здесь, папа.
– Ты – не люди. Ты – моя дочь.
– И люблю свою работу. Я в состоянии справиться.
– Конечно, в состоянии, но тревожиться – прерогатива отца. Кроме того, с твоей матерью…
– Знаю. – Мать умерла от рака яичников, когда Лауре было пятнадцать. Это разбило сердца им обоим, и пока они залечивали раны, сблизились еще сильнее. Она пожала пальцы отцу. – Ты потрудился на славу, папа. Я – благополучная средняя женщина тридцати с чем-то лет.
– Уж какая угодно, только не средняя, Лаура.
С благодарностью похлопав его по руке, она встала и расправила свою юбку-карандаш.
– Мне пора. Я видела твоего бульдога, ждет снаружи. У него тот самый стальной взор, который не сулит добрых вестей.
Должно быть, Рафаэль Лион, глава его личной команды безопасности.
Но прежде чем дочь отвернулась, Прюитт погрозил ей пальцем:
– Как только под этой чепухой насчет подслушки подведут черту, бери отпуск. Это приказ твоего гендиректора.
– Есть, сэр, – отдала ему честь Лаура.
Как только она вышла, в кабинет, тяжело ступая, ввалился Лион. Аналогия с бульдогом была не такой уж и неуместной – коренастый, мускулистый, с громадными кулачищами, покрытыми железными мозолями, а в лицо навсегда въелся загар за многие годы в пустыне. Пока он шел к столу, в каждом его движении сквозило военное прошлое.
Ознакомительная версия.
