- Я преклоняюсь перед вашим высшим знанием, сэр.
Я по-прежнему думал про крота, но не был готов сказать это вслух.
Я заглянул в пустой комнате и снова попытался вызвать свой дар, надеясь хотя бы мельком увидеть, что произошло, но мой внутренний глаз не открылся. Кто-то чертовски могущественный очень не хотел, чтобы я использовал мой дар в этом деле. Я начал задумываться – может, этот Кто-то играет со мной...
Сзади меня в коридоре раздались шаги. Я обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть в девушку в униформе горничной, присевшей перед Гоббсом и в уважительном реверансе. Черт, слуги здесь двигаются бесшумно. Она сделала книксен и для меня тоже, как будто вспомнив.
- Простите, мистер Гоббс, сэр, - сказала девушка голосом, который был не громче шепота. - Но Хозяйка велела сказать вам, что она хочет поговорить с мистером Тэйлором, прежде чем он нас покинет.
Гоббс посмотрел на меня и поднял бровь.
- О, пожалуйста, научите меня, как это сделать, - сказал я. – Мне всегда хотелось уметь так поднять одну бровь.
Горничная захихикала, и вынуждена была отвернуться. Гоббс просто смотрел на меня.
- Да какого черта, - сказал я. – Не мешало бы поговорить с Хозяйкой. Она может что-то знать.
-Я бы не рассчитывал на это, сэр, - ответил Гоббс.
Горничная поспешила по своим делам, а Гоббс повел меня обратно по коридору к комнате Марии Гриффин. Мне было любопытно, почему она захотела меня увидеть, и что такого она может быть готова мне поведать о своей внучке, чего не смог или не захотел рассказать Иеремия. С женщинами зачастую делятся семейные секретами, о которых мужчины даже не догадываются. Наконец, мы остановились еще перед одной безымянной дверью.
- Комната Марии Гриффин, сэр, - сказал Гоббс.
Я задумчиво взглянул на него. - Не «комната Иеремии и Maрии»? У них отдельные спальни?
- Разумеется, сэр.
Я не стал спрашивать. Все равно он ничего не скажет.
Я кивнул ему, и он очень вежливо постучал в дверь. Громкий женский голос произнес «Войдите!», и Гоббс толкнул дверь и отступил, пропуская меня вперед. Я неторопливо вошел, словно я думал о месте для аренды, а потом отказался от этой мысли. Хотя сейчас было то, что принято называть на Темной Стороне серединой дня, Maрия Гриффин была еще в постели. Она сидела в ночной рубашке из тонкого белого шелка, поддерживаемая целой грудой пухлых розовых подушек. Стены комнаты тоже были розовыми. На самом деле, вся атмосфера огромной комнаты была какой-то розовой, как будто ты попал в детский сад. Кровать была достаточно велика для нескольких дружелюбно настроенных людей, и Maрия Гриффин была окружен маленькой армией служанок, консультантов и личных секретарей. Некоторые из них ревниво следили, как я подхожу к изножию кровати.
Искусно сделанное и, несомненно, очень дорогое одеяло было покрыто остатками нескольких полу-съеденных блюд, еще большим количеством полу-опустошенных коробок шоколадных конфет и дюжинами разбросанных глянцевых «желтых» журналов. Прямо около ее руки, для удобства, располагалась открытая бутылка шампанского, охлаждающаяся в ведерке со льдом. Maрия демонстративно не обращала на меня внимания, полностью сосредоточившись на всех тех, кто толпился вокруг ее кровати, конкурируя друг с другом за ее внимание. Поэтому я стоял в ногах кровати и открыто ее рассматривал.
Maрия Гриффин была привлекательно пухленькой, приятно округлой, если не просто роскошной, - из старой школы красоты. Волосы, собранные в густой пучок у нее на макушке, были настолько бледно – желтыми, что казались почти бесцветными, но ее лицо было покрыто ярким, кричащим макияжем. Полные чувственные губы с алой помадой, щеки нарумянены, темно-фиолетовые тени для глаза, ресницы настолько густые, что было чудом, что она могла видеть сквозь них. Maрия выглядела, словно ей было чуть-чуть за тридцать, и так продолжалось уже много веков. Кости лица выдавали ее характер, скрытый расплывчатыми манерами и сварливым голосом. Она больше напоминала избалованную любовницу, чем жену в длительном браке.
Различные горничные и лакеи, окружившие ее, угождали каждой ее прихоти прежде, чем она об этом подумает: взбивали подушки, предлагали новые конфеты или доливали шампанского в ее бокал. Maрия не обращала на них внимания, полностью погрузившись в разбор ежедневной корреспонденции и обновление своего личного дневника. Вскоре стало ясно, что ее обычным состоянием было недовольство, и всякий раз, когда события, казалось, сговорились против нее, она обрушивала слабые удары пухлых рук на того, кто в этот момент оказался ближе всех. Горничные и лакеи, не моргнув глазом, принимали на себя удары. Секретари и советники по вопросам моды предусмотрительно держались вне пределов досягаемости ее рук, но так, чтобы это не бросалось в глаза. Те, кто были ко мне ближе других, искоса тщательно разглядывали меня, и спустя какое-то время, чтобы оживить свое мужество, начали переговариваться друг с другом, достаточно громко, чтобы я услышал.
- Ну, ну, ты только посмотри, кто это - знаменитый Джон Тэйлор.
- Печально известный, я бы сказал. Я всегда думал, что он будет выше. Более мужественный, знаешь ли.
- И пальто какое-то прошлогоднее ... я мог бы одеть его во что-то действительно дерзкое, в розовато-лиловых тонах.
- Попросите у него мерки!
-О, мне бы не хотелось!
На Темной Стороне определенно есть что-то такое, что позволяет выявлять стереотипы поведения некоторых людей. Осмелев от того, что я не обиделся, крупный джентльмен, от подбородка до ступней затянутый в черную кожу, открыто уставился на меня.
- Вот, смотрите и слушайте – самый крутой частный сыщик Темной Стороны ... всегда пытается пролезть туда, где он не нужен.
- Смотрите и слушайте? – ответил я. - Я могу увидеть все, что хочешь, но если потребуется слушать, кому-то придется меня консультировать. Я никогда так до конца и не понял, что включается в понятие «слушать»... Должно быть, для этого есть целое учебное пособие, что-то вроде « Слушание для Начинающих» или «Шулерское Руководство по Слушанию».
- Завяжешься со мной, Джон Тэйлор, и я вызову охрану, так и знай. И тогда быть беде!
- Тоже будет слушание? – в моем голосе звучала надежда.
- Почему эта женщина до сих пор мне пишет? – громко спросила Мария Гриффин, размахивая письмом, зажатым в ее пухлой руке, чтобы снова привлечь к себе всеобщее внимание. – Ей прекрасно известно, что я с ней не разговаривают! Мои правила предельно ясны: пропусти две мои вечеринки, и ты Исключен. Меня не волнует, что у ее детей проказа...
