Именно Клайд вытащил его из тех темных закоулков. Джо повезло с этим знакомством; а затем они переехали сюда, в Молена-Пойнт. Хотя если бы он когда-нибудь признался Клайду, как на самом деле ему нравится этот городок, нравоучениям не было бы конца.
— О чем задумался?
— Что Клайд умеет быть невыносимым. Дульси удивленно посмотрела на него.
— Ты насчет программы «друг-не-вдруг»? Вот если бы Клайд велел тебе не приближаться к «Каса Капри», ты бы тотчас помчался туда.
— Да я не думал… Ладно, забудь.
Дульси, не мигая, смотрела на него.
— Ты ведь не отстанешь, правда? Будешь изводить меня, пока я не соглашусь.
— Разве я что-то сказала?
— Ты мне дырку в голове просверлишь своим взглядом.
— По крайней мере, ты мог бы попробовать.
Джо мрачно взглянул на нее.
Она улыбнулась и лизнула его в ухо.
Он продолжал опасливо смотреть на подругу.
— Они со мной разговаривают, Джо. Эта маленькая госпожа Роз, она рассказывает мне всевозможные секреты. Мне иногда так жаль ее.
Дульси не собиралась выкладывать ему все о тайне Мэй Роз, но ей хотелось немножко растормошить его любопытство.
Джо улегся и перекатился на другой бок, сминая траву плечами, лежа на спине, он смотрел на небо, время от времени поглядывая на Дульси. С этой «Каса Капри» было что-то неладно. Дульси явно недоговаривала.
Она потрогала лапой травинку.
— Этим старикам нужен кто-то, кому они могли бы доверить свои тайны.
В ночном небе раздался крик козодоя, его выкрики «чи-чи-чи» доносились то ближе, то дальше – птица кружила, заглатывая комаров и мошек.
— Вильма рассказывает им разные истории, — сказала Дульси.
— Рассказывает кому истории?
— Старикам. Истории про кошек. Про египетские гробницы, кошачьи мумии и об охотничьих египетских кошках, а еще…
Джо вскочил на ноги и уставился на нее.
— Да не про говорящих, — успокоила она его. — Просто истории про кошек. Она же всегда устраивала для детей «часы сказок» в библиотеке. И здесь то же самое. В оба наших визита, когда кошки и собаки устроятся на коленях у стариков, когда все успокоятся и усядутся поудобнее, она рассказывает истории. Например, про кошку маленькой молочницы, ну, ты знаешь. «Жила-была кошечка на ферме Тибб, она была совсем маленькая, не больше котенка… Малышка молочница с лицом свежим, как маргаритка, всегда хотела много знать… Все были старше нее, а еще там дул странный ветер…»
— Тоска зеленая. Но, может быть, старики любят такую ерунду.
Однако взгляд Дульси был таким холодным, что его пробрало до самых когтей.
— А зачем им нужны животные, если Вильма рассказываем им сказки? Неужели это не достаточно увлекательно? Ты же не хочешь чересчур избаловать этих стариков?
Дульси вздохнула.
— Пусть она почитает им истории Колетт[2], например, ту, где кошку вытолкнули с балкона, это произведет на них впечатление.
Дульси вздрогнула и придвинулась ближе к Джо. Некоторое время они молчали, прислушиваясь к выкрикам козодоя и отдаленному прибою. Однако, размышляя о «Каса Капри», она и сама чувствовала себя той маленькой кошкой. Ей тоже хотелось много знать. В глубине души она была уверена, что, как малышка молочница, она не успокоится, пока не выяснит, что же там все-таки творится.
Она не могла дождаться этого момента.
У Мэй Роз были и хорошие дни, когда ей удавалось потихонечку выйти во внутренний дворик, держась за спинки расставленных там кресел. Там она могла сидеть, наслаждаясь цветами и теплым солнышком. Однако бывали дни, когда ее охватывала чудовищная слабость, а из зеркала смотрело белое как тесто лицо.
В такие дни она испытывала муторный страх, была слишком слаба, чтобы ходить, и ей требовалась помощь, не только чтобы подняться с постели и одеться, но даже чтобы сесть в свое кресло-каталку. В такие ужасные дни сиделка вывозила ее в общую гостиную, а потом в столовую, кормила ее, и Мэй Роз казалось, что ей сто двадцать лет.
Но иногда она просыпалась, чувствуя себя сильной, веселой и готовой встретить новый день так же хорошо, как в пятьдесят. В такие дни она даже могла немного пошить. Разумеется, Мэй Роз все еще мастерила платья для кукол. Это почти все, что у нее осталось. Всю жизнь она шила кукольную одежду, даже когда была очень занята работой в костюмерной. Но это все было до появления детей. А когда пошли дети, она оставила свой театрик и занялась разработкой кукольного гардероба. Джеймс посмеивался над ней – он всегда относился к ней свысока, — но у нее была книжечка с изображениями кукол в ее нарядах, и она продолжала рассылать аккуратно сшитые образцы кукольных пальто и платьев. Прошло немного времени, покупатели специального магазина игрушек оценили ее изделия, и она стала получать за них достаточно, чтобы одеваться самой и одевать трех их девочек, а также позволять им маленькие радости, когда они этого хотели. Джеймс говорил, что она портит детей. Джеймс считал ее поведение непозволительно ребяческим только потому, что она любила маленькие радости жизни. Что ж, если это ребячество, так тому и быть, она ничего не могла с этим поделать. Джеймс говорил, что ей больше подошло бы жить в викторианскую эпоху, когда женщина вызывала восхищение, если предпочитала, иметь дело только с мелочами и безделушками.
И все же она вырастила троих детей, причем без особой помощи Джеймса. Он умер, когда их старшей, Марисе, было всего двенадцать. Не вина Мэй, что ей недоставало сил справляться со страстями этих девчонок. Они были дочерьми Джеймса, плоть от плоти. Когда они достигли подросткового возраста, она по-прежнему пыталась в одиночку растить их, не вполне веря, что эти маленькие твари – ее дети. Подростковые годы дочерей попортили ей много крови.
Однако все девочки в конце концов вышли замуж, и ее страдания постепенно стерлись из памяти. Теперь все они жили так далеко, что лишь изредка могли навещать Мэй. Младшие поселились на восточном побережье, а Мариса – в Канаде на ферме, пятеро ее собственных детей требовали постоянного присмотра. Теперь, когда она видела девочек не чаще, чем раз в несколько лет, Винона, ее единственный добрый друг, была уже много лет как мертва, и Джейн Хаббл тоже ее покинула, ей оставались только кукольные платья.
Она скучала по Джейн. Она скучала по Виноне. Много лет назад, когда умерла Винона, а Мэй только переехала в «Каса Капри», она знала, что проведет последние годы жизни в одиночестве. Винона была ее единственным настоящим другом. Они много лет провели вместе в том маленьком театре, и это было чудесное время. Они часами гуляли по городу, бродили по магазинам, ездили в Сан-Франциско. Винона любила разглядывать ткани для кукольного гардероба, хотя сама не шила. На самом деле Винона не испытывала настоящей любви к куклам, по крайней мере такой, как к кошкам.
