— Я постараюсь не мешать вашей работе, доктор Хиггс. Предупредите меня сразу, куда не соваться, и я не буду.
— Суйтесь куда хотите, нам тут скрывать нечего, — ответил вместо начальницы темноволосый мужчина округлого телосложения, с эспаньолкой и усами. — Но на кнопки не нажимайте, иначе я не гарантирую…
— Эрвин?
— Да, мэм?.. А, понял. Я просто хотел пошутить.
Остальные двое молча разглядывали его. Йозеф Радл — рослый, плечистый, коротко подстриженная борода, волосы светло-русые — спокойно встретил взгляд Сергея и вернулся к работе. Аруна Амритрай… ух ты, а я думал, Аруна — мужское имя. Невысокая, тонкие черты лица, на вид совсем девочка. Черно-шелковая коса, толщиной в Сергеево запястье, переброшена на плечо, блуза персикового цвета очень идет к ее смуглой коже, глаза ярко поблескивают сквозь густые ресницы… Ладно, сыщик, не отвлекайся.
* * *
Вручную брать пробы ДНК на месте происшествия Сергея учили в академии. Чтобы обеспечить прикрытие на несколько суток, они с шефом придумали особый рабочий протокол, обширный и бессмысленный. Впрочем, не более бессмысленный, чем многие реальные процедуры, положенные по регламенту.
Сергей установил «фонарь» на штативе, включил его и направил на стену. Откалибровал так, чтобы алые лазерные линии разделили серую стену на квадратики ровно по десять сантиметров каждый. Достал стерильные впитывающие тампоны, штативы с заранее пронумерованными пробирками и принялся за дело. Мазок внутри квадрата — открыть крышечку — тампон в пробирку — закрыть… и так десять раз, пятнадцать, двадцать и далее, пока не кончатся расходные материалы. Будь я настоящим лаборантом, я бы, наверное, парился, что пропущу квадрат или перепутаю нумерацию.
Ученые между собой не разговаривали. Шелест пальцев по клавишам, хмыканье, смешок, краткое допустимое в обществе проклятие… Сергей полез на стремянку, чтобы снять пробы из верхних квадратов — мало ли, вдруг коварные молекулы поднялись с током воздуха… Оттуда ему были видны тач-скрины на столах перед каждым. У Хиггс, Эрвина и Аруны окна были похожие: какой-то график с пиками и провалами, вроде бы у всех троих один и тот же, схематическое изображение хромосомы, переливающееся цветами радуги, таблица с умопомрачающими аббревиатурами и цифрами, а также чат. Общались они виртуально. То ли им проще нажимать клавиши, чем открывать рот, то ли по контракту положено фиксировать в текстовом файле все полезные и бесполезные соображения. Йозеф Радл работал в какой-то статистической программе, Сергею незнакомой.
Что и говорить, наблюдение за их повседневной рабочей деятельностью даст мне чрезвычайно много информации. Я могу проторчать в этой комнате месяц и даже не пойму, чем они заняты.
Часы на стене тихонько пискнули и подмигнули. Одиннадцать часов, время кофе-брейка. Наконец-то.
— Майкл, вы идете? — это Эрвин. (Согласно тому же бэджу, имя сотрудника службы биобезопасности было Майкл Коэн.)
— Спасибо, с удовольствием.
Сергей поставил пробирку в штатив, придавил пальцем крышечку, встал — и встретился взглядом с Кэтрин Хиггс. Руководительница группы смотрела на него внимательно, без улыбки, и сразу же опустила глаза.
Кофе с крекерами пили в уютном холле, под широкими листьями лунной сенполии. Листья нависали над столами подобно зонтикам, — бледно-зеленые с пурпурными хрящами, похожие на огромные щетинистые уши. Сергей считал гигантскую фиалку омерзительной, а ее использование в интерьерном дизайне — пустой тратой органики. Однако его хорошая знакомая из ботанического сектора от таких слов приходила в негодование и принималась рассказывать, как чудесно она цветет и сколько дает кислорода.
Белые чашечки с толстыми стенками казались чересчур вместительными, но они были меньше внутри, чем снаружи. Похоже, донца утяжелены металлом — обычная фарфоровая чашка весила бы здесь чуть больше пластикового стаканчика. Кофе переливался в чашке лениво, как горячая смола. Он был вкусный, может быть, даже натуральный, но все равно вонял. Запахи еды и напитков на Луне отличались от земных. Сам кофе пах горелым, холодными углями, залитыми водой, а тонкие имбирные крекеры — почему-то лакрицей. Лучше бы их пекли вовсе без пряностей.
Ученые негромко переговаривались. Сергей, деликатно присев за отдельный столик, сначала пытался вслушиваться, потом перестал.
«А почему ты решил, что твоя метилтрансфераза узнает цитозин только в этом контексте? — Мы имеем дело с тканеспецифическими паттернами, а ты пытаешься делать обобщения вселенского уровня… — Если хотите знать мое мнение, мы теперь дальше от святого грааля теоретической биологии, чем во времена Ламарка: опыты in vivo перенесены in silico, но эмпиризм никуда не делся!»
Последнюю реплику произнес нежный голосок девочки по имени Аруна. Сергей прикрыл глаза. «Сэр, пожалуйста, не могли бы вы повторить задание? Мне, выпускнику полицейской академии, предлагается выбрать самого умного среди этих четырех людей?!»
Ладно, что толку ныть, работать надо. Глупо пытаться… но не пытаться еще глупее. Сергей открыл заранее выбранный сайт, повернулся и спросил:
— Извините, никто не знает, чему равна сумма всех целых чисел от одного до девяноста девяти?
— Это что у вас?
— Игрушка. Математический марафон. Меня приятель подсадил, у него на Земле сын в колледже, будущий гений.
— Э-э… Элементарно, приятель, — раздался самодовольный баритон Эрвина. — Один плюс девяносто девять — сто, два плюс девяносто восемь — сто… вы следите за ходом моей мысли?
— Слежу… — Сергей на мгновение «задумался». — А-а! То есть это получается…
— Пять тысяч, — пискнула Аруна.
— И не пять тысяч, дитя мое, — Эрвин ехидно ухмыльнулся девочке, та покраснела. — Намекаю: сколько всего слагаемых?
— Девяносто девять, — с готовностью ответил Сергей. — То есть это выходит сорок девять пар по сто и плюс… э-э…
На этот раз правильный ответ дала сама доктор Хиггс. Через пять минут все четверо ученых, отодвинув чашечки и раскрыв на столиках экраны, решали задачи марафона. Сергей привстал со своего места, якобы от азарта, наблюдая и сопоставляя.
Доктор Хиггс работала с ледяным неподвижным лицом, лишь иногда проводя рукой по волосам. Именно работала — непохоже было, что она развлекается. Пальцы пробежались по клавиатуре — и снова полная неподвижность. Эрвин вздыхал, ерошил волосы, дергал себя за усы и бородку, азартно скалил зубы, когда находил решение; по его мимике можно было определить, как далеко он продвинулся, и не глядя на экран. Йозеф забавно выпячивал нижнюю губу, размышляя; лицо его было спокойным, он даже зевнул один раз. Аруна хмурилась, как школьница на трудной контрольной. Она и сидела, по-детски скрестив щиколотки под стулом.
