Тресковый карнавал начинался музыкальными состязаниями менестрелей и заканчивался гаданиями над огромным чаном с водой, в которой плавала треска.
В первый день, уже с самого утра, вся округа наполнилась необычным шумом. Тарахтели, не переставая колёса, фыркали лошади, раздавались приветственные возгласы. Со всех дорог к дому маркграфа съезжались повозки, верхом и пешком прибывали жители острова. К представителю королевской власти на Раденне шли охотно – одни из уважения, другие из любопытства, а больше всего в надежде сытно поесть, поплясать и развлечься. В дом входили только очень немногие и почти все в ожидании веселья прогуливались по двору или сидели на расставленных слугами маркграфа грубых длинных скамьях. Во всех уголках – среди сидевших, стоявших, прогуливавшихся по двору – только и было разговоров, что о прибытии важных гостей из Лютеции.
Денежные затруднения графини де Лармор и её уединённый образ жизни не позволяли участия в праздниках. Впрочем, она и не стремилась к этому. В течение двенадцати лет, с того дня, как не стало её мужа, Бертрада не снимала траура. Живя в Доме папоротников на правах хозяйки имения, завещанного ей графом Харибальдом, она всецело отдалась воспитанию единственной дочери. Не появляясь на приёмах и званых обедах, при случайных встречах она обдавала холодом всякого, кто осмеливался намекнуть ей на возможность вторичного брака. Эта статная женщина в неизменно чёрном платье, ниспадавшем тяжёлыми складками, казалось, несла на себе отпечаток некой жертвенности.
Однако порвать все связи с местной знатью было невозможно, и, получив приглашение от маркграфа на Тресковый карнавал, Бертрада отправила туда Алекто. Сама же осталась дома, сославшись на головную боль и усталость.
Когда Алекто появилась во дворе маркрграфского дома, там было шумно от гомона собравшейся толпы. Мужчины вели оживлённые разговоры; женщины, придерживая длинные юбки руками, учтиво приседали перед знакомыми при встрече на дорожках или в дверях. Кое у кого из девушек были на блио пышные оборки – несомненный намёк на достаток в семье, но у большинства весь наряд состоял из скромной юбки и лифа, схваченного цветным пояском, тонкого обруча из поддельного золота на гладко убранных волосах и украшений с блестящим стёклышком, купленных у заезжих купцов.
У мужчин чёрные котты смешивались с белыми полотняными камизами; рядом с серыми домоткаными куртками из местного льна виднелись тёмные длинные плащи.
Все эти люди были пятым поколением колонистов из Нейстрии и потомками некогда покорённых франками первых поселенцев острова. Теперь все они молились одному богу и разделяли одни заботы. Они сеяли пшеницу и овёс, сажали овощи и виноградные лозы, ловили рыбу, ухаживали за фруктовыми садами. Они говорили, изредка вставляя кельтские и латинские слова, а некоторые песни пели на забытом и непонятном языке загадочного племени арнуфильгов.
Алекто, выделявшаяся среди местного общества своей изящной фигурой, гордо поднятой головой и грациозностью движений, ничуть не стеснялась ни своего платья бордового бархата, доставшегося ей от матери, ни простой причёски, украшенной живыми цветами. Она с любопытством посматривала вокруг сине-зелёными глазами и, казалось, не замечала того, что некоторые мужчины бросали на неё мимолётные, но красноречивые взгляды.
И вот вниманием Алекто завладело несколько блистательных пар в пышных, переливавшихся всеми цветами радуги нарядах. Очевидно, эти люди прибыли на остров из столицы королевства и составляли небольшую группу привилегированных гостей маркграфа. Среди них выделись двое мужчин. У одного, кутавшегося в бархатную мантию, отделанную богатой вышивкой и мехом, была тонкая фигура, аристократическое и ещё красивое, но измождённое лицо. Другой, высокий, широкоплечий, с мужественным лицом, походил на рыцаря и, однако, носил чёрную, до пят, сутану, застёгнутую на пуговичный ряд, с воротником-стойкой. Черты его лица, осанка отличались внушительностью и величавостью, присущей служителю церкви. И всё же Алекто он показался воином, вырядившимся в священника. Хотя, возможно, когда-то он и был воином, из тех, кого называли тамплиерами, а теперь стал служить церкви в мирной жизни.
«Вот эти-то люди мне и нужны!» - обрадовалась девушка, угадав в гостях из Лютеции герцога Ортенау и нового викария, Преподобного Готфрида.
Алекто решительным шагом направилась к занятым беседой мужчинам, но неожиданно прямо перед ней возникла, преградив ей дорогу, незнакомая женщина.
- Разве вас, мадемуазель Алекто, не занимают разговоры о приданом, полезных знакомствах или о разных увеселениях при королевском дворе? – обратилась она к девушке. - Вам совсем не интересно то, что так живо обсуждают ваши ровесницы?
Алекто и вправду, с момента появления в доме маркграфа, не принимала участия в разговоре девушек, которые сидели за столом большим полукругом. Занятая своими мыслями, она тоже не вызывала к себе их интереса. Её соседки и знакомые, потому ли, что она не развлекала их, или потому, что она казалась им какой-то отстранённой, отвернулись от неё.
- Откуда вы знаете, как меня зовут? – наконец спросила Алекто, вступая в разговор с женщиной, которая держалась так, будто они давно знали друг друга.
- Кто же не знает имени самой красивой на этом побережье девушки?! – воскликнула та с таким искренним восхищением, что Алекто смутилась.
- Простите, но я вас не узнаю. Вы ведь не из местных? – после короткой заминки спросила она, будучи уверена, что никогда не видела эту женщину.
- Радегунда. – Светлая улыбка на лице и внимательный взгляд небесно-голубых глаз. – Вам не приходилось слышать это имя? На языке моего племени оно означает: воительница советами.
- Так вы из семейства арнуфильгов? – Теперь Алекто с нескрываемым любопытством разглядывала новую знакомую. – Говорят, из вашего племени на Раденне почти никого не осталось. Это правда?
- Те, кто выжил после колонизации острова, рассеялись по всей Нейстрии – в поисках лучшей судьбы, - ответила Радегунда с улыбкой, но в глубине её глаз таилась, как заметила Алекто, тихая грусть.
- Я тоже с некоторых пор живу в Нейстрии, - продолжила Радегунда немного погодя, - в доме моего покровителя, герцога Ортенау. Он кузен нашего короля Сигиберта. Но я с удовольствием приезжаю в родные места, когда появляется возможность. Как, к примеру, в этот раз...
- А правду говорят, что женщины из семейства арнуфильгов умеют колдовать? – призвав на помощь всю свою смелость, хотя и понизив голос, спросила Алекто.
По лицу Радегунды пробежала тень тревоги: разговоры о колдовстве, запрещённом в королевстве Нейстрия, могли иметь нежелательные для них обеих последствия.
- Не все, - с явной неохотой ответила она на вопрос девушки, - только те, кому магический дар передаётся по наследству... Простите, мадемуазель, мне пора идти: мой покровитель... герцог Ортенау уже заждался. Я хотела бы ещё о многом поговорить с вами, а вместо этого вынуждена попрощаться!
С этими словами Радегунда сделала движение рукой, будто хотела обнять Алекто, но удержалась.
- Постойте! – воскликнула Алекто и в свою очередь смело коснулась руки женщины. – Прошу вас, не откажите мне в просьбе! Представьте меня Его Светлости герцогу Ортенау.
- Как? Прямо сейчас? – удивилась Радегунда; от взгляда Алекто не укрылась тень недовольства, промелькнувшая на её лице.
- Поверьте, это очень важно, - Алекто была настойчива. – Речь идёт об убийстве, а, может, даже нескольких. И поскольку маркграф не придаёт значения трагическим событиям, которые происходят на нашем острове, я обязана рассказать об этом любому другому представителю королевской власти...
- Мадемуазель Алекто, вы уверены в том, что упомянутые вами события следует называть убийствами? Ведь это очень серьёзное заявление, - Радегунда умолкла на мгновение, задумавшись. Потом неудовольствие на её лице сменилось тревогой, и она спросила тихим голосом: - И кто же жертвы этих злодеяний?
