class="p1">— Да, именно так.
У некоторых чиновников есть такая основополагающая опция — повторять то, что им до этого сказали, с таким видом, будто бы это именно они сделали такое заключение.
— Считаю, что жильцы, как собственники дома и земли вокруг нее, должны самостоятельно определиться с тем, как дальше будет выглядеть их двор. Но решение должно быть поддержано большинством.
Я, в свою очередь, хочу сообщить вам всем, что буду предпринимать решительные действия для того, чтобы выслушать каждого и помочь. Конечно, мы должны сделать так, чтобы все были удовлетворены, но надо понимать, что за расположением площадки в этом месте стоит долгая и кропотливая работа. Нужно также учитывать, что при проектировании площадки учитывалось расположение коммуникаций и инженерных сетей, и, если жильцы большинством голосов решат, что это необходимо, мы будем согласовывать вынос этих сетей. В таком случае, конечно же, увеличится стоимость проекта, но на жителях это никак не отразится. Так, в прошлом году нами было освоено более одного миллиарда рублей на благоустройство дворовых и общественных территорий, и мы не остановимся на достигнутом.
Больше всего в таких выступлениях чиновников меня обнадеживали цифры и формулировки типа: «более», «свыше» или «около» — очень неточные и неопределенные.
Губернатор продолжал:
— Пространства преобразятся в рамках федеральной программы «Формирование комфортной городской среды». Несмотря на сложившуюся обстановку, нами запланировано благоустройство восьмидесяти пяти территорий, расходы на которые в целом составят около восьмисот пятидесяти миллионов рублей. Будут обновлены пятьдесят одно дворовое и тридцать четыре общественных пространства.
Кроме того, планируется реализовать проекты-победители всероссийского конкурса лучших проектов формирования комфортной городской среды, а объем израсходованных средств составит порядка двухсот миллионов рублей…
И так далее и тому подобное…
Я перестал вслушиваться в слова, и рефреном окружающей действительности начал выступать дождь, который, словно бы не вынеся этого словоблудия, а может, наоборот, прислушиваясь, пошел тише. И я, почувствовав изменение тональности проливня, подумал о том, что, может быть, этот апофеоз абсурда, связанный с тем, что губернатор занимается не своими прямыми должностными обязанностями, а решает вопросы, которыми должен заниматься мэр, все же сможет наконец-таки прекратить эпоху дождя.
Оператор вместе с камерой искусно менял положение, находя ракурсы, в которых были замечательно видны губернатор и его электорат с обожанием в глазах. Я же ускользал от всевидящего ока, что было нетрудно.
Вдохновенная речь губернатора закончилась, и он, надев дождевик и распрощавшись с народом, сел в машину и уехал. За ним потянулись и жильцы. Остались самые закоренелые и стойкие спорщики: одни, представляли сторону парковки, другие были сторонниками бельевой сушилки. Их спор разгорелся с новой силой, поскольку из выступления губернатора так и осталось непонятно, какое же решение является правильным.
* * *
Дома я продолжил вносить данные и делать статистическую обработку. На часах было двенадцать. Позвонил Андрею. Недоступен. Тогда набрал Пашу. Тот не ответил. Жене Андрея звонить не хотелось. Оставалось ждать. Хорошо, что много работы и мне есть чем себя занять в ожидании хоть чьего-нибудь ответного звонка.
Дождь монотонно выстукивал за окном. И мне показалось, что в этом мерном и однотонном звучании я начал различать тихий шепчущий голос. Рингтон телефона заставил меня вздрогнуть. Это был Паша.
— Ты звонил?
— Да, звонил. Как там пострадавший?
— С утра вроде ничего был, а потом его опять накрыло. Сейчас в реанимации. Да не переживай ты, вытащат твоего коллегу.
— Ты уверен?
— Конечно. В понедельник уже будете общаться.
— Ну хорошо. Спасибо. Давай тогда.
— Давай, — произнес Павел и отключился.
Я остался наедине со своими мыслями. Хуже всего вот это состояние — когда все, что можно сделать, ты сделал и необходимо ждать. И это ожидание — оно самое трудное, потому что его длительность зависит не от тебя, а от чужих и незнакомых тебе людей с их достоинствами и недостатками. Именно в такие моменты я почему-то и начинаю задумываться о каких-то вопросах, о которых, наверное, не стоит думать.
Например, можно ли быть счастливым таким образом, чтобы были счастливы все? Наверное, нет, а если это и возможно, то тогда в мире были бы только счастливые люди и не было бы несчастливых. Однако этого не происходит, потому что для того, чтобы почувствовать счастье, нужно испытать несчастье. Только так можно понять, что есть что-то, приносящее радость на фоне того, что приносит грусть. Значит, у любого счастья есть цена. Цена счастья одного человека — это несчастье другого, и из этого порочного круга не выбраться никак. Поэтому каждый раз, принимая несчастья, я думаю о том, что впереди меня ждет счастье, и точно так же, будучи счастливым, надо понимать, что за это когда-то придет расплата.
Может быть, я оттого и несчастен, что не люблю жить в кредит. Не люблю быть должен кому-то, не зная, что я должен и какова будет цена. И когда беды преследуют меня, я верю, что когда-нибудь, может быть, все это вернется мне огромным, безумным счастьем, о котором мечтаю я и которого страшусь.
День тянулся медленно и мучительно, но все же закончился. Предстояла новая рабочая неделя, и я даже не догадывался, чем она обернется для меня. Лучше всего иногда прислушиваться к внутреннему голосу, о котором мы, как правило, забываем, следуя за авторитетным мнением. А ведь это самое сложное — в ворохе чужих мыслей не разучиться слышать себя, даже вопреки шуму дождя. Дождь изменил жизнь всех: он просочился за шиворот, незаметно проник под кожу и стал неотъемлемой частью каждого, — причем неважно, соприкасался ты с ним или нет.
И я, не знаю почему, но по какой-то такой непонятной мне самому причине решил именно сегодня лечь пораньше. Ощущение усталости, скопившееся за неделю, и ситуация, которая произошла с Андреем, высосали все силы. Поэтому к восьми я уже лежал в кровати.
Сон — это самая приятная и самая неизведанная часть человеческой жизни. Для меня сон — всего лишь очередная возможность побыть одному. Может быть, оттого, что я много работаю, я очень редко вижу сны и крепко сплю.
…Мозг, пребывающий в состоянии тета-волн, включил все мои рецепторы и перешел в фазу бодрствования на столько неожиданно, что я не мог не удивиться: такого за всю мою жизнь не происходило ни разу. Я проснулся. В голове еще звучал эхом отзвук не то грома, не то чего-то другого.
Что-то произошло в городе. Я прислушался. Ничего, кроме шума дождя, слышно не было. Вышел на балкон. За деревьями увидел какое-то зарево, и буквально через
