«Мерседес» Гумилева свернул на узкую, покрытую новым асфальтом дорогу и вскоре остановился возле двухэтажного, стилизованного под старину особняка с полукруглыми балконами и дорической колоннадой. Андрей вышел на стоянку перед домом, уже успевшую превратиться в выставку элитных автомобилей. На этот раз машин с правительственными номерами было больше, чем обычно, между ними прохаживались похожие друг на друга плечистые мужчины в одинаковых темных костюмах.
Подходя к высоким дубовым дверям особняка, по обе стороны которых стояли охранники, Гумилев поднял голову. Над самым входом, на уровне второго этажа, белела мраморная плита. На эту плиту так и просился герб или декоративная маска. «Надо напрячь наших дизайнеров, пусть придумают что-нибудь торжественное и зловещее, — усмехнулся про себя Андрей. — Тогда участники Арктического клуба смогут во всей полноте ощутить себя членами тайного ордена».
Прямо из просторного, обшитого дубовыми панелями холла вела наверх широкая лестница из сахарно-белого мрамора. На втором этаже, перед входом в гостиную, курил высокий крупный мужчина в дорогом костюме, не скрывавшем, однако, военной выправки. Серебряные от седины волосы мужчины были коротко подстрижены, делая еще более заметными рубленые черты лица и мощную нижнюю челюсть.
Мужчина коротко кивнул Гумилеву, давая понять, что знает, кто он такой, хотя они не были представлены друг другу. Андрей кивнул в ответ и прошел мимо. Ему показалось, что мужчина специально встречал его. Зачем курить на входе, если в гостиной, где обычно проходят их заседания, дымят все, кому не лень? Так и оказалось: в комнате резало глаза от сизого, плывущего со всех сторон дыма, не помогали даже открытые окна.
— Андрей Львович! Как ваш отдых? Мы ждем от вас больших свершений! — оказалось, что, вопреки обыкновению, Артур Чилингаров на этот раз пришел раньше его.
Гумилев пожал протянутую ему руку.
— Ну, свершения — это больше по вашей части, Артур Николаевич. Наше дело лишено романтики, хотя — тут я с вами согласен — требует много сил.
— Если обмен любезностями закончен, мы могли бы начать нашу встречу, — к ним неслышно подошел мужчина, куривший на лестнице. — Хотя, если вы пока не обсудили дежурную тему мирового кризиса, мы можем еще подождать.
По спокойному, даже безразличному тону нельзя было догадаться, шутит этот человек или грубит. Он не улыбался, а его серые глаза внимательно ощупывали собеседников.
— У генерала особенное чувство юмора, — зато глаза Чилингарова смеялись. Казалось, он был доволен, что Гумилев не мог определить, как ему отнестись к поведению незнакомца. — Вы привыкнете. Правда, не сразу.
— У генерала?
Мужчина протянул ему руку.
— Генерал Свиридов. Кто вы, я знаю.
В его голосе не было ни угрозы, ни прежнего безразличия, одно лишь уважение к новому знакомому. Но Гумилеву показалось, что при словах «кто вы, я знаю», мужчина мгновенно перелистал в памяти не газетные статьи, посвященные самому богатому человеку страны, а пухлую папку с его личным делом. Андрей не сомневался, что генерал представляет спецслужбы.
— Я вижу, все уже представлены друг другу? — к мужчинам присоединился Степан Бунин, ответственный секретарь фонда «Новые рубежи» и по совместительству — член Арктического клуба. — Ну, теперь, когда все знакомы, можем начинать. На столе лежат копии документов, которые нам сегодня нужно обсудить и принять окончательное решение.
Андрею всегда казалось, что в его присутствии Бунин ведет себя наигранно, с нарочитой важностью. Но если от генерала Свиридова исходила непоколебимая уверенность в себе, то Бунин казался человеком, вечно ищущим одобрения окружающих.
При этом Степан Бунин был блестящим ученым и прекрасным администратором. Именно ему Ева была обязана своими первыми шагами на стезе науки. Лет одиннадцать назад, когда Ева приехала из Курска поступать в МГУ, старшекурсник, а потом аспирант Бунин взял ее под свою опеку. Вскоре их отношения переросли в дружбу. Гумилев сам удивлялся — он всегда повторял, что дружбы между мужчиной и женщиной быть не может, но отношения Бунина и Евы не вызывали у него ни малейших подозрений.
— Тебе не кажется, что Бунин в меня влюблен? — однажды спросила его жена.
Андрей удивился.
— Знаешь, я никогда об этом не думал.
— Ты меня совсем не ревнуешь? Ты так самоуверен?
— Ну конечно, я тебя ревную! Хотя больше я в этом никогда не признаюсь, — Андрей притянул к себе Еву, растрепал ей волосы рукой и по-мальчишески рассмеялся. — Но не к Бунину же, в самом деле!
— А что в нем такого, что к нему нельзя ревновать? — заинтересовалась Ева.
— Да в том-то и дело, что ничего такого в нем нет. Знаешь, мне кажется, он вообще не должен пользоваться популярностью у женщин.
— У, с каким знатоком женской психологии я связалась! И кто же, по-твоему, нравится женщинам?
— Либо тот, кого можно пожалеть и реализовать свой материнский инстинкт, либо тот, кому можно подчиниться и почувствовать себя маленькой девочкой. А Бунин не вызывает ни жалости, ни страха.
— То есть ты не признаешь равных отношений? Где люди смотрят друг другу в глаза, а не сверху вниз или снизу вверх?
— Ну какое равенство, радость моя! Ты же умная женщина. Вот только не нужно спрашивать, кто у нас главный. Марш на кухню!
После того как третья подушка, запущенная Евой, попала в цель, Андрей начал всерьез сомневаться, кто все-таки в этом доме хозяин.
Вспомнив эту сцену — типичную для их с Евой семейной жизни, — Гумилев улыбнулся. Бунин удивленно посмотрел на него.
— Что тебя так развеселило? Между прочим, сегодня может решиться судьба твоего любимого детища — терраформирующей станции!
— И поэтому я должен вести себя, как первокурсник перед экзаменом? Тебе не кажется, что собравшиеся за этим столом имеют больше оснований нервничать?
Чилингаров расхохотался, приобнял Андрея за плечи.
— Конечно, Андрей Львович, вы у нас самый богатый человек в стране. И от того, дадите вы денег на Арктическую экспедицию или нет, зависит не одна научная карьера. Но не думайте, что все без исключения члены клуба спят и видят, как ваша терраформирующая станция начнет превращать льды и торосы в цветущий оазис. У вашей мечты есть и противники.
— Кто же, например? — посерьезнел Гумилев. — И чем им мешает моя станция?
— Знать своих истинных врагов — удел счастливых, — неожиданно высказался Свиридов. — И мудрых, — добавил он, подумав.
— То есть имен вы не назовете? — уточнил Андрей.
— Я хотел бы познакомить вас с новым членом нашего клуба, — Чилингаров, явно не желая продолжать им же самим затеянный разговор, подвел Гумилева к дымившему толстой сигарой плотному мужчине в старомодном твидовом костюме. Мужчина был явно старше Андрея, хотя точный возраст его определить было трудно: загорелое лицо без единой морщины наводило на мысль о близком знакомстве с пластической хирургией.
