Дэн Симмонс - Пятое сердце

Ознакомительная версия.

С легкой дрожью беспокойства Джеймс понял, что нечаянно заехал в негритянскую часть города – Холмс как-то назвал ее «Эбонивиллем». Он быстро зашагал обратно к остановке и тут же сообразил, что не помнит, где поворачивал. Ни одной эстакады надземного трамвая не было видно на перекрестках, к которым он приближался походкой настолько стремительной, что ее вернее описывало бы слово «бег».

Внезапно перед ним вырос негр в дорогом костюме, удивительно ярком галстуке и очень приличном соломенном канотье.

– Заблудились, сэр? – спросил негр. – Могу я вам чем-либо помочь?

Джеймс попятился на три шага, но кое-как сумел выговорить:

– Не будете ли вы любезны сказать мне, где ближайшая трамвайная остановка?

Негр – самый черный, какого Джеймс когда-либо видел, – улыбнулся, сверкнув безупречными белыми зубами.

– Конечно, сэр. – Он указал в ту сторону, откуда Джеймс только что пришел. – Три квартала по этой улице, затем влево по Сорок восьмой, и там всего через полквартала будет остановка.

– Спасибо, – ответил Джеймс и чуть не поклонился от радостного облегчения. Однако, идя по тротуару (заполненному цветными людьми, которые все вели себя так, будто что-то празднуют), он невольно обернулся проверить – не преследует ли его недавний благодетель с какими-нибудь дурными намерениями.

Высокий негр в канотье стоял на прежнем месте. Увидев, что Джеймс обернулся, он снова сверкнул белозубой улыбкой и дружески помахал.

«Каков наглец!» – подумал Джеймс и тут же устыдился своей мысли.

Однако истина состояла в том, что Джеймс, который изрядно поездил по миру (особенно в сравнении с американцами) и чувствовал себя как дома на улицах Лондона, Парижа, Флоренции, Венеции, Рима, Цюриха, Люцерна или Берлина, до сего дня практически не сталкивался с неграми, если не считать гостиничной обслуги.

Впрочем, он уже добрался до остановки. Через несколько минут к платформе подошел трамвай и увез Джеймса обратно на север.

В следующие часа полтора Джеймс доезжал на трамвае до конечной, а затем пересаживался на конку до Дуглас-парка, Гарфилд-парка, Гумбольдт-парка и Логан-сквера (схема трамвайных маршрутов обещала мелким шрифтом, что через год-два туда протянется Вестсайдская ветка надземного трамвая).

Необходимость пересаживаться вовсе не огорчала Джеймса, тем более что вагоны конки были куда удобнее трамвайных.

А в тех редких кварталах, где на улицах горели фонари, а в экипажах проезжали и по тротуарам шли люди одного с ним цвета кожи, Джеймс мог с удовольствием пройтись пешком, высматривая, не мелькнет ли где блестящая лысина и жуткий взгляд Мориарти.

В одном из этих западных рабочих районов Джеймс вспомнил, что не ел с утра. Кафе уже по большей части закрывались, но некоторые еще были открыты, а в иных даже толпился народ. Однако за столиками сидели работяги в матерчатых кепках (их не снимали даже во время еды), вельветовых или саржевых штанах и огромных ботинках. Женщины тоже попадались, но по избытку румян и нескромным нарядам Джеймс догадывался, что это жрицы любви.

Он решил, что поужинает на яхте, и отправился искать очередную западную линию конки.

Довольно скоро он обнаружил загадку, никак не связанную с Шерлоком Холмсом, Луканом Адлером или профессором Мориарти. Проехав в двух десятках полупустых вагонов, он видел по меньшей мере десять человек с одной и той же книгой.

На всех этих людях были дурно сидящие шерстяные костюмы, стоптанные, но тщательно вычищенные ботинки, а на некоторых и соломенные канотье (впрочем, куда более старые и засаленные, чем у негра, с которым Джеймс разговаривал два часа назад). Все они держали книгу близко к глазам, словно плохо видят, хотя никто из них не носил очки. Загадка усугублялась тем, что за все время, пока Джеймс наблюдал за трамвайными читателями, ни один из них не перелистнул страницу.

Они просто держали открытую книгу перед скучающими (а часто и закрытыми) глазами. Больше всего Джеймса заинтриговало, что книга у всех была одна и та же.

На обложке стояло: «Мэгги, уличная девчонка». Судя по грубому переплету, автор – некий Джонстон Смит – напечатал книгу за свой счет.

Наконец в конке, подъезжающей к конечной юго-западной остановке, Джеймс отважился пересесть на пустое сиденье перед «читателем», обернулся и кашлянул. «Читатель» продолжал держать книгу на уровне лица.

– Извините, – сказал Джеймс.

«Читатель» – он, очевидно, задремал – вздрогнул и опустил книгу.

– Сегодня вечером я заметил, что несколько джентльменов в общественном транспорте читали тот же роман, что и вы. Надеюсь, вы не сочтете за дерзость, если я спрошу, почему он так популярен в Чикаго.

Мужчина ухмыльнулся во весь рот; у него недоставало двух или трех передних зубов, а те, что сохранились, были желтыми от никотина. Все это наводило на мысль, что жесткий и неудобный костюм – его единственный.

– Я все ждал, когда кто-нибудь спросит. Честно сказать, я не прочел ни слова из этой дрянной книжонки. Один малый платит мне – и еще двум десяткам ребят, – чтобы мы катались в трамваях и на конке, сколько они ходят, с семи утра до часу ночи. Небось думает, что люди увидят книжку и бросятся покупать ее себе.

– А давно ли вы и другие… э-э… читатели этим занимаетесь? – спросил Джеймс.

– Да три недели уже, и ни разу никто про книгу не спросил. До вас, в смысле. Чует мое сердце, у нашего хозяина денежки скоро закончатся, и на следующей неделе придется мне искать честную работу.

– Сам ли автор, мистер Джонстон Смит, оплачивает эту… э-э… рекламную кампанию? – спросил Джеймс.

– Автор-то автор, только он не Джонстон и не Смит. Совсем молоденький субчик, двадцать – двадцать один год от силы, и ботинки у него еще стоптаннее моих. На самом деле звать его Стивен Крейн.

– Что ж, интересный способ привлечь внимание к своей книге, – сказал Джеймс, гадая, не попробовать ли ему такое со своими романами в Лондоне. Но нет… лондонские ценители литературы не ездят в общественном транспорте с простонародьем, кроме как в поездах, а британец или британка не станет в купе разговаривать с незнакомцем. Это просто не принято.

– Знаете, – продолжал мужчина; он уже закрыл томик и положил на колени, – я ведь книжки-то читал в жизни, одну или две. Так вот, это даже не настоящая книга.

– В каком смысле?

– Да в ней всего пятьдесят страниц, а при том широкие белые поля и чистые листы с начала и с конца.

– Рассказ, переплетенный как книга, – задумчиво проговорил Джеймс.

Собеседник пожал плечами:

– Я одно понимаю: мне еще час мучиться, пока конка не перестанет работать и я не пойду домой спать. Руки отваливаются держать эту дрянь перед носом с утра до ночи, но этот самый Крейн проверяет нас чуть не каждый день. Не держишь книжку перед носом – до свиданья. А такую работу, чтоб платили два доллара в день за просиживание штанов, нынче поди найди.

Джеймс покачал головой, изображая сочувствие.

Конка остановилась в темной части города. Кучер и кондуктор вышли развернуть вагон. Очевидно, это была конечная.

Джеймс решил немного размять ноги.

– Вы же не здесь выходите? – спросил платный читатель.

– Я только на минуту, – ответил Джеймс.

Однако едва он вышел в сырую ночь, как увидел в полуквартале от остановки, под единственным горящим фонарем, проблеск лысины, промельк фрака со старомодным высоким воротником и белое червеобразное движение длинных пальцев душителя. Через мгновение все это исчезло во тьме.

Позабыв про конку, Джеймс пустился догонять призрака.

За тусклым фонарем не просто была тьма: там разом заканчивались дома по обе стороны улицы. Как будто Джеймс вслед за Мориарти вышел из Чикаго и теперь они одни в ночной прерии.

И тут в ноздри ударил запах. Запах и звук сотен, если не тысяч, тяжелых невидимых копыт, запах и первобытное чувство, что на тебя смотрят из темноты бесчисленные незримые глаза. Прямо впереди улица упиралась в перпендикулярную, а дальше Джеймс смутно различал огромную, темную, изредка мычащую массу живых организмов, которые дышали, смотрели, испражнялись.

Он дошел до чикагских скотопригонных дворов. В темноте по обе стороны не было ни единого фонаря, ни единого здания с горящими окнами. Один или два фонаря в загонах были слишком далеко; Джеймс различал лишь поблескивание коровьих рогов прямо под ними.

Он выбрал левую сторону и смело зашагал в дышащую тьму.

Здесь не было ни тротуара, ни мостовой. Сквозь подошвы ботинок Джеймс ощущал лишь утоптанный грунт и щебень – что ж, по крайней мере не жидкую кашу из коровьего навоза и грязи, как в загоне по правую руку. Животные шуршали боками, вздрагивая во сне или протискиваясь через стадо к кормушке.

И еще Джеймс ощущал себя… иначе. Поиски Мориарти в опасных районах Чикаго прогнали апатию и злость. За все время, что он шагал меж полуразрушенных складов и коровьих загонов, впереди ни разу не мелькнула блестящая лысина и длинные белые пальцы; однако Джеймс и не рассчитывал на самом деле отыскать преступного гения, а уж тем более – столкнуться с ним напрямую.

Ознакомительная версия.