Но прежде чем пламя лизнуло медальон, я сделал резкий выпад и ткнул указательным пальцем в горящий фитиль. Локон Рафи, обмотанный вокруг пальца плотным кольцом, занялся с громким шипением.
— Аминь! — прорычал я, морщась от боли.
Думаю, со стороны показалось, что я искренне радуюсь маленькой шутке.
Гаррота еще сильнее сдавила мой кадык, а в следующую секунду церковь взорвалась.
Грохот взрыва не поддается описанию. Если вообразить, как духовой оркестр, набивший инструменты тротилом, подрывает себя на последних аккордах ферри-данса,[55] можно получить некое представление. Металлические коробки разрывались на раскаленные кусочки, которые рикошетом отскакивали от стен и проносились над нашими головами, когда горящие бобины изрыгали потоки пламени и газа с невыносимой для металла скоростью. Но их страшный грохот был только фоном.
Настоящую жуть нагонял вопль Асмодея.
Деннис пытался мне его описать, когда рассказывал о поездке в молельный дом, но, ей-богу, он не передал и малой толики того, что я сейчас испытывал. Казалось, вопль проникает в каждую пору, а его дьявольская высота заставляет внутренние органы вибрировать и стонать в ответ. Тело словно превратилось в тугую мембрану, на которую падают осколки и, пробивая отверстия, играют гаммы.
Я еще секунду подержал палец у огня (до тех пор, пока боль не стала невыносимой) и резко отстранился, что должно было означать обезглавливание, вот только женщина с удавкой впала в панику и тщетно зажимала ладонями уши. Брошенные деревяшки болтались за моей спиной, и от их веса проволока еще сильнее впилась в шею. Однако ее обжигающие укусы казались пустяком по сравнению с тупой, разливающейся по всему телу болью от разгневанного рева Асмодея.
Фанке с раскрытым, будто в безмолвном крике, ртом так и стоял внутри малого круга. Эбби исчезла — когда именно, я сказать не мог, но у стиснутого кулака Антона она больше не парила. Остальные попадали на колени или бросились бежать на внезапно превратившихся в резину ногах. По центральному проходу несся поток маслянистого черного дыма, причем сначала он полз вдоль пола, а потом и вверх, и в стороны. Голодными алчными глазами в нем мелькали вспышки багрового пламени.
Подняв голову, я взглянул на Асмодея, точнее, на комковатое облако, сгустившееся над престолом — Асмодеем являлось все здание церкви. Облако аритмично пульсировало, жилистые щупальца то сгибались к сердцу, то разгибались со звуком, напоминающим треск хлыста. По крайней мере это означало: со слухом у меня все в порядке, а то я испугался, что вместе с металлическими коробками разорвались и мои барабанные перепонки.
Так, начнем с главного: я сбросил удавку, которая сначала натянулась, а потом упала вместе с капельками крови от мелких ссадин на шее, затем в резком выпаде врезал по лицу стоящему в малом круге Фанке. От удара по обожженным пальцам растеклась боль, зато Антон от него же растекся по алтарной решетке. Перескочив через круг, я двинул Фанке под дых, заставив сложиться вдвое и выронить медальон Эбби. Замечательно! Подняв с плит сердечко, я быстро выпрямился и на всякий случай пнул Антона по переносице. Ну, ему будет о чем подумать, пока я занимаюсь Пен с Джулиет!
Естественно, спасти из горящего здания двух женщин — задача нелегкая, и четкий план я еще не составил. Крепко сжимая в левой руке медальон, я обернулся и понял, что в ближайшее время это вряд ли получится. Несмотря на вздымающиеся к потолку языки пламени и ползущий по проходам дым, аколиты сбились в кучку и готовились защищать своего магистра. Первый налетел со скоростью молнии, выбросив руку в неловком апперкоте, который я так же неловко блокировал, а потом нанес неожиданный удар головой. Атака захлебнулась. У второго оказался нож, и, шагнув мимо упавшего товарища, он явно собирался им воспользоваться. Однако напиравшие сзади сатанисты едва не сбили его с ног, и, увернувшись от ножа, я успел перелезть через ограду алтаря.
Аколиты полезли следом, рассредоточившись по алтарной решетке, так что бежать мне стало некуда. Если пламя отрежет от главного входа, мы все окажемся в ловушке, хотя, видимо, завершение ритуала волновало последователей Фанке куда сильнее собственной безопасности. Нет, религию, этот малоаппетитный коктейль безумия и альтруизма, я не пойму никогда. По мне куда лучше прожженный циник или махровый эгоист: они по крайней мере предсказуемы, их запугать несложно.
Я рванул к престолу, потому что больше рвать было некуда. Для последнего рубежа место ужасное, как убедился на личном опыте распятый Христос. Следовало бы влезть на престол, только обожженная левая рука не действовала, а правой я, как любой левша, орудовал куда неувереннее. В итоге на мраморный верх, поднявший бы меня метра на два над всеми остальными, забраться не удалось: ударившись об него коленом, я мешком свалился на пол.
Сатанисты бросились ко мне, слишком многочисленные, чтобы оказать сопротивление, и слишком глупые, чтобы их бояться. Удивительно, но они не затоптали меня и не разорвали на части в лучших традициях религиозных фанатиков всего мира, а встали как вкопанные, испуганно глядя на престол. Причину я понял через секунду, когда на его мраморной поверхности что-то заскреблось, и длинные тонкие когти сжали каменную кромку в считанных сантиметрах от моей макушки.
Когтистый зверь прыгнул в самую гущу сатанистов. Сначала мне показалось, что это борзая: первыми в глаза бросились серый окрас и впалые бока. Однако двигался зверь совсем не как собака: по-змеиному извивался, по-кошачьи мяукал и размахивал лапами, на которых щетинились когти, похожие на любовно расставленные по ранжиру скальпели. Один из аколитов вскрикнул, но моментально осекся — из вспоротого горла хлынула кровь. Второй, закрыв лицо руками, отшатнулся назад, а растопыренные пальцы побагровели. Третий был вооружен и даже успел выстрелить, но попал в распятие. У Христа отвалилась рука и, никем не замеченная, упала сзади меня.
Сатанисты бросились врассыпную, а серый монстр танцевал среди них, словно дервиш. Тут я увидел его морду… При всей пестроте царящего в храме ужаса она, бесспорно, являлась ярким пятном, отчасти потому что ухмылка чудовища демонстрировала невероятное количество клыков, но в основном потому, что в ней просматривались черты Цукера. Да, это был мой старый знакомый в звериной ипостаси!
Я еще сильнее сжал медальон — обгоревшие пальцы не скрывали его полностью, да и глаза loup-garou уловили совершенно нехарактерный для почерневшей кожи блеск. Он приготовился к прыжку, но тут сатанист с ружьем выстрелил еще раз и попал серому монстру в лапу. Цукер заскулил и моментально повернулся к обидчику. Только с ним уже разобрались: из клубящегося дыма вышел По в человеческой ипостаси, обеими руками взял стрелка за голову и повернул так, что лицо оказалось с противоположной стороны.
